В Музее Отечественной войны 1812 года открыли экспозицию, посвященную женам декабристов. По мысли устроителей выставки, эти женщины символизируют не что иное, как традиционные российские ценности.
Музей Отечественной войны 1812 года — это то, что раньше было музеем Ленина. В каком-то смысле это и сейчас музей Ленина. Во всяком случае, методы подачи материала там прямолинейно ленинские, мол, наше дело живет и побеждает и в принципе не важно — дело это Ленина или Кутузова, главное нашенское. Знаком "нашего" теперь является не красное знамя, а хоругвь (экспозицию открывает фильм про 1812 год, и там все время этими хоругвями размахивают, осеняют себя крестным знамением и припадают к иконам, как будто это православный крестовый поход, а не военная кампания), но какая, в принципе, разница. Правда, конкретно сейчас в этом музее в красных знаменах недостатка нету — там проходит выставка сталинского художественного сокола Александра Герасимова, так что искусно изображенного кумача там хватает, как и виртуозно выписанных усов.
Посреди всего этого расположилась малюсенькая экспозиция, посвященная женам декабристов. Несколько витрин с акварельными портретами работы Николая Бестужева (он подписывал их "Бестужев-декабрист"). План Читы, сделанный декабристом Петром Фаленбергом, с отмеченными на нем домами, где жили приехавшие женщины. Несколько вполне буколических видов Тобольска и забайкальского городка Петровский Завод, куда после тяжелейшего пешего перехода из читинского острога перевели семьдесят декабристов и куда впоследствии к одиннадцати из них приехали жены. Несколько рукописных автографов, несколько поздних фотографий, несколько миниатюр. Вот, в принципе и все.
Николай Бестужев. "Портрет княгини Марии Волконской", 1837 год
Руководство исторического музея сочло нужным снабдить эти стенды предуведомлением. "В последние десятилетия оценка движения декабристов подверглась суровому пересмотру,— пишут организаторы выставки,— в части общества на смену прежнему восхищению "рыцарями, кованными из чистой стали" пришло возмущение "зажигателями бунта, цареубийцами и клятвопреступниками"". Но с женами декабристов, уверены они, дело обстоит по-другому. То есть даже практически наоборот — ровно потому, почему разлюбили мужей, жен должны полюбить еще крепче. "Ценность их подвига не только не подверглась сомнению, но и приобрела в современных условиях большую глубину и значительность, поскольку нынешняя эпоха ознаменовалась глубоким кризисом института семьи и отходом от традиций".
Проще говоря, декабристки, уехавшие в Сибирь за мужьями (никудышными, конечно, но какие уж были),— это теперь символы семейных ценностей, нерушимости брака и вообще всяческих скреп.
Тут прямо не знаешь, за что хвататься.
То ли за то, что вот поставили эти витринки и назвали выставкой — а ведь какую прекрасную, прекрасную экспозицию (приложив немного усилий и соображенья) можно было бы сделать об этих женщинах. Об их мире и об их мифе.
То ли за то, что и эти небольшие и не яркие (при этом — интересные, трогательные и часто редкие) вещи совершенно теряются на фоне окружающей их помпезности, всех этих видео, золоченых юбилейных сервизов и многофигурных полотен Верещагина-баталиста.
Презумпция, что декабристы — злодеи и гады, она-то как раз колеблет традиционные ценности
Или за то, что изображение "декабристок" оплотами "традиционных ценностей" — это не просто даже передергивание, а прямо курам не смех. Ну хотя бы потому, что отъезд в Сибирь за осужденными мужьями означал расставание с детьми и отказ от еще более традиционных материнских ценностей и обязанностей (детей на попечении родственников оставили, например, Александра Муравьева и Наталья Фонвизина). Да и вообще вслед за арестантами отправились среди прочих женщины, которые даже и не были их законными женами (гражданскую жену Ивана Анненкова Полину Гебль, тоже, кстати, оставившую ребенка, устроители выставки стыдливо именуют "невестой").
История жен декабристов, как ни крути и как ни пытайся подверстать ее к чему-то там традиционному и укорененному,— это история любви. Не традиционной, не семейной, не институализированной, а просто любви. Любви наперекор всему, любви, противопоставившей себя здравому смыслу, любви, что движет солнца и светила, вот какой любви.
Но главная и самая задевающая вещь здесь даже не эта. Вот эта вот презумпция, что декабристы — они злодеи и гады, она-то как раз колеблет традиционные ценности. Традиционные ценности русской культуры.
Дух русской культуры, все ее развитие, предполагает, что рисковать своей жизнью и благополучием ради обездоленных — благородно. И что рабство — самое настоящее рабство, которым являлось крепостничество и освобождение от которого было главной целью декабристов,— ужасно и антигуманно, как ни рассуждай о его исторической обусловленности. И "рыцарский" образ декабристов сложился в русской культуре задолго до того, как его профанировала советская школьная программа, до того, как Ленин написал, что они разбудили Герцена, а Наум Коржавин попенял им этим поступком.
Правда, если иметь в виду то, что нынче происходит в музее 1812 года, то безраздельно восхищаться декабристами все же сложно. Потому что если они (разбудив Герцена и далее по списку) привели к тому, что стал возможен такой художник, как Александр Герасимов,— не только в идеологическом, но и в живописном смысле,— то это они, конечно, зря.
Но нам-то как раз сейчас предлагают считать, что Герасимов — это хорошо, а декабристы — плохо. Полная шизофрения.
"Жены декабристов". Музей Отечественной войны 1812 года, до 30 мая