Выставка современное искусство
Фото: Анатолий Жданов, Коммерсантъ / купить фото
В Pechersky Gallery — инсталляция Дарьи Кротовой из художественно расставленных муляжей кишечников на стульях, с театральным освещением и музыкой Штрауса. О буквальном истолковании термина "натюрморт" рассказывает МАРИНА АНЦИПЕРОВА.
Перед входом в галерею — натуралистично изготовленные муляжи разделанных туш из бумаги, которые могли бы достойно смотреться в витрине условного Даниловского рынка. В основном зале — не менее затейливые муляжи кишечников на стульях, которые традиционно используются в художественных школах для набросков сидящих моделей. Художественная расстановка объектов обыгрывает формат натюрморта (дословно с французского "мертвая природа") — формата, объединяющего разрозненные предметы в единую композицию.
Во всем этом собирается две истории — с одной стороны, растиражированной игры с мертвой природой от звезд поп-искусства, прежде всего Молодых британских художников. Здесь можно вспомнить Дэмиена Херста, который сделал себе имя на провокационном показе мертвых животных, а также бронзовую имитацию мясных туш от, например, Марка Куинна. С другой стороны, это осмысление того, что может сегодня собой представлять натюрморт как жанр,— от последователей сюрреализма и концептуализма вроде Джоэла Питера Уиткина, который в своих фотографиях вместо гипсовых голов и рук неожиданно подбрасывает живые человеческие головы и руки, и художников в духе скульптора Урса Фишера. Последний ссылается на классическую работу Дюшана и расставляет в унитазе живые фрукты, которые действительно гниют на выставке, так что музейным работникам приходится их заменять.
"Гниющие фрукты" были и в предыдущих работах самой Кротовой — в ее муляжах процессов тлена и разложения, которые напоминают о memento mori и связаны с размышлением о том, что предметы на картине в некотором смысле объявляются как будто бы мертвыми, то есть искусство делает живое смерти подобным. Кроме того, ее муляжи участвовали и в построении вымышленной реальности — вроде скелета доисторического животного в проекте "Археология в Бутово", который задавал месту новый пласт истории и своей мистификацией напоминал раскопки Гриши Брускина. При этом у самой Кротовой — практически естественнонаучное образование, так что ее муляжи, которые обращаются ко всем этим идеям, обладают физиологической точностью.
Изломанные стулья, на которых восседают бумажные кишечники, должны намекать на то, что каждый из нас искалечен, но инсталляция не создает впечатления заявленной отсылки к распаду общественных отношений, а скорее играет преимущественно пластически. Один из аспектов натюрморта заключается в том, что между объектами на картинах выстраиваются разнообразные связи — с точки зрения визуальной, цветовой и световой логики. Для инсталляции и современной скульптуры эти отношения между объектами очень важны — считается, что объект оживает только в присутствии зрителя, который вступает в так называемое поэтическое пространство вокруг объекта. Расстановка стульев у Дарьи Кротовой, с одной стороны, подчинена пространству галереи и прежде всего угловой точке зрения, которая собирает все объекты в единую картину-натюрморт, так что угол зрения как будто бы накладывает на происходящее рамку картины — но при этом в ее натюрморт зритель может войти, как в тотальную инсталляцию Кабакова. Хитро расставленные стулья управляют движением посетителей по инсталляции и превращают происходящее в метафорический балет, а музыка Штрауса и театральный свет заставляют метафору стать реальностью, так что на открытии посетители действительно танцуют.