Первая советская историческая фантасмагория 1927 год Режиссеры Григорий Козинцев и Леонид Трауберг
«Раненым медведем / мороз дерет. / Санки по Фонтанке / летят вперед. / Полоз остер — / полосатит снег. / Чьи это там / голоса и смех? / — Руку на сердце / свое положа, / я тебе скажу: / — Ты не тронь палаша! / Силе такой / становясь поперек, / ты б хоть других — / не себя — поберег! / Белыми копытами / лед колотя, / тени по Литейному / дальше летят. / — Я тебе отвечу, / друг дорогой, / Гибель не страшная / в петле тугой! / Позорней и гибельней / в рабстве таком / голову выбелив, / стать стариком. / Пора нам состукнуть / клинок о клинок: / в свободу — сердце / мое влюблено. / Розовые губы, / витой чубук, / синие гусары — / пытай судьбу! / Вот они, не сгинув, / не умирав, / снова / собираются / в номерах <...> Что ж это, / что ж это, / что ж это за песнь? / Голову на руки / белые свесь. / Тихие гитары, / стыньте, дрожа: / синие гусары / под снегом лежат!»
В "Синих гусарах" рациональный Николай Асеев вдруг сподобился заглянуть туда, где поэтам положено обитать постоянно, где наперегонки с поземкой по ночным площадям не скачут, а летят не люди, а тени с розовыми — цветное пятно в тексте отчего-то навевает жуть — губами. Удивителен не выход Асеева за собственные пределы — магия Петербурга, знаете ли,— а то, что это, как говорили в СССР, "датские стихи" к столетию восстания декабристов: этот жанр вдохновения не предполагал.
"С.В.Д." — тоже (запоздавшее) юбилейное подношение от благодарных потомков первым русским революционерам. Но и здесь никакой казенщины: мелькнувший титр с упоминанием крепостничества кажется померещившимся. Фильм — морок, увлекающий в лабиринт сна, вслед за раненым декабристом Сухановым (Петр Соболевский). Из кольца глумливого хоровода в игорном доме — на ночной каток, с цирковой арены — в тюрьму, откуда изумительно просто убежать,— в огромный готический костел. И не допытывайтесь, при чем тут цирк. Работает та же безукоризненная логика сна, которая поведет по залам выморочного дворца зрителей "В прошлом году в Мариенбаде" (1961) Алена Рене. Само восстание Черниговского полка, которому фильм как бы посвящен, не повинуется логике исторического материализма. Вдруг овладевает полком боевое безумие, самоубийственный восторг: они восстают, как во сне. Уцелевшие проснутся посреди снежного русского "нигде", меж окоченевших трупов уснувших навсегда счастливцев.
Морозность и призрачность фильма провоцирует искать и находить рифмы с "Синими гусарами". Но что там Асеев — бери выше. Если "Шинель" (1926) Козинцев, Трауберг и сценарист Юрий Тынянов аранжировали в гофмановском духе, парадоксальным образом вымывая ту самую поэзию, которую искали, то у "С.В.Д." отчетливого визуального прообраза нет. В структуре фильма угадывается форма рондо, его жанр отменно определяет слово "капричос" ("причуды"): такое кино могло бы присниться старому глухому Гойе. В конце концов, декабристов вдохновлял пример именно испанца Риего.
«С.В.Д.» — фильм немыслимый, может быть, идеальный. Дисгармоничное совершенство, сотканное из вопиющих противоречий
Герой "С.В.Д." ни в коем случае не "положительный" Суханов. Шулер, вор, авантюрист, самозванец, провокатор Медокс (Сергей Герасимов) — вот кто герой. История — "ужасно опасная игра" без начала и конца, идущая в задних комнатах притона. Кто взойдет на трон, зависит лишь от того, как карта ляжет. Медокс мнит себя распорядителем игры. Иллюзию всевластия дарит выигранный им перстень с инициалами "С.В.Д.". Они означают что угодно, в зависимости от обстоятельств. Название фантомного "Союза великого дела", формулу провокаторского искусства "Следить, выдавать, добить", девиз победившей контрреволюции "Союз веселого дела". Игра, идет игра.
Явившийся из ниоткуда Медокс кажется самим Сатаной. Но инфернален он в той же мере, что и ничтожен. Отчасти пушкинский Германн, он раб и жертва — не карт, но перстня. В экспрессионистическом исполнении Сергея Герасимова Медокс несусветно красив: то была эпоха красивых режиссеров. С Бориса Барнета писал нордического большевика Борис Иогансон в "Допросе коммунистов". Александр Довженко — атлет-кочегар ("Сумка дипкурьера", 1927) — казался сказочным повелителем огня. Великолепная стать Всеволода Пудовкина выпирала даже в роли карикатурного гестаповца ("Юный Фриц", 1943).
Романтическая тема — один из уровней "С.В.Д.": эти уровни не то чтобы принципиально несоединимы: просто соединить их не удается никому. В "С.В.Д." же между галлюцинациями, исторической реальностью и жгучей мелодрамой — юная генеральша (Софья Магарилл) страстно любит Суханова — ну никаких швов.
"С.В.Д." — фильм немыслимый, может быть, идеальный. Это не гладкое, рафаэлевское совершенство, а дисгармоничное, сотканное из вопиющих противоречий. Самый красивый советский фильм лишен и намека на красивость. Интеллектуальное кино оперирует бульварными приемами. Достоверный "дух эпохи" витает, как хочет, в пространстве абсурда. Конечно, за него отвечали сценаристы Тынянов и Юлиан Оксман. А за зыбкую, грозную, плывущую, как дым из гусарских чубуков, красоту — гениальный оператор Андрей Москвин. Но тайная магия фильма не в разделении полномочий, а в том, что оператор смог переосмыслить смыслы в образы, смирив нормальную операторскую тягу к самоигральной красоте, а сценаристы — прочувствовать киногеничность смыслов.
В голове не укладывается, что это снято, ну, мальчишками. Козинцеву — 22, Герасимову — 21. По сравнению с ними 25-летний Трауберг и 26-летний Москвин — умудренные мужи, 32-летние Тынянов и Оксман — просто патриархи.
Юным гением был и Сергей Эйзенштейн, исповедовавший совсем иную эстетику. Но единство поколения — страшная сила. "Не стреляйте! Дайте нам пройти!" — взывают к окружившим их солдатам мятежники в "С.В.Д.", присоединяясь к хору окруженных карательной эскадрой матросов с "Потемкина": "Слышите! Не стреляйте!" Это заклинает историю "потерянное поколение", хоть и юное, но мучительно уставшее от канонады, под аккомпанемент которой стремительно мужали.
1927 год
контекст
Каноническая версия революции утверждена "Октябрем" раз и навсегда с такой пластической убедительностью, что его жестокие мизансцены воспринимаются как документы эпохи
"Октябрь" (Сергей Эйзенштейн, СССР)
Фото: РИА Новости
Рождение нового, урбанистически-симфонического жанра на стыке авангардистской вивисекции реальности и хроники повседневности
"Берлин — симфония большого города" (Вальтер Руттман, Германия)
Хичкок стал "тем самым" виртуозом саспенса в своем третьем фильме. Вариация на тему Джека Потрошителя содержит все основные его мотивы, начиная с метафизической вины, которую герой ощущает, хотя физически он неповинен в приписанных ему убийствах
"Жилец" (Альфред Хичкок, Великобритания)
Яша Рабинович, изменивший древнему благочестию с джазом, возвращается в синагогу отпеть отца-кантора. Всего-то бросив с экрана "Минуточку, минуточку, вы еще ничего не слышали", он вынес смертный приговор "великому немому", открыв эру кино, которое больше слушают, чем смотрят
"Певец джаза" (Алан Кросланд, Голливуд)
Великая мизантропическая антиутопия. Сцены гибели рая "элоев" под натиском мятежных "морлоков" непостижимым образом предсказали агонию тысяч берлинцев в затопленном метро в 1945-м
"Метрополис" (Фриц Ланг, Германия)<
Даже по сравнению с другими фильмами "Эдгара По киноэкрана" гран-гиньоль о "безруком" циркаче-душегубе, взаправду ампутирующем себе руки во имя любви, поражает градусом безумия
"Неизвестный" (Тод Броунинг, Голливуд)
Исторические фантасмагории
Последователи
Экранный век советских исторических фантасмагорий был столь же краток, как и роман с кино создателя самого этого жанра Юрия Тынянова. Последний его сценарный опыт — адаптация собственной повести "Подпоручик Киже" (1934) о головокружительном абсурде царствования Павла I для фильма будущего мэтра советского приключенческого кино Александра Файнциммера. Фильм получился полной противоположностью "С.В.Д.". Не порывистое романтическое кружение в полусне, а злой балаган, населенный не людьми, а механическими куклами. Уход Тынянова из кино совпал с утверждением классицистического канона исторического кино: невозможно представить автора "Смерти Вазир-Мухтара" воспевающим Петра I или Ивана Грозного. Безумию просто не оставалось места в логике прогресса, подчинившей себе экранные образы прошлого. Нарушить канон решился только Элем Климов в "Агонии" (1975): угар распутинщины он изобразил как дикий канкан почти мультяшных в своей карикатурности авантюристов. За что и поплатился десятилетним заточением фильма на пресловутой полке.
Вход бесплатный по предварительной регистрации на сайте кинотеатра "Пионер", 21 марта, 21.30
