На сцене КЦ "Москвич" прошел двухдневный фестиваль современного танца FranceDanse: при поддержке Французского института в России четыре француза-хореографа поставили свои спектакли в четырех российских труппах. Об итогах танц-сотрудничества — ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фестиваль танец
В середине 1990-х москвичи едва не захлебнулись в "новой волне" французской хореографии: именно ее полноводность, многоцветие и мощь открыли россиянам богатство современного танца. В последующие десятилетия источник не пересох: французы и гастролировали в России чаще других наций, и мастер-классов проводили больше, и сотрудничали с русскими труппами активнее. В рамках нынешнего проекта четыре французских автора поставили свои работы в компаниях Екатеринбурга, Саратова, Казани и Москвы, спектакли увидели свет на екатеринбургском фестивале "На грани", а теперь, спустя три месяца, доехали до Москвы.
Строго говоря, это не мировые премьеры, а переносы или адаптации уже существующих опусов "молодых хореографов". Впрочем, с возрастом постановщиков автор буклетной статьи и куратор фестиваля Эдуар де Люмле слегка напутал. Авторам вообще-то за сорок, они создавали собственные труппы еще в прошлом веке, сегодня двое возглавляют Национальные хореографические центры — так что затянутость и безликость представленных ими работ нельзя списать на юношескую неопытность. Похоже, одинаковость приемов и мышления продиктованы требованиями дня: чтобы оказаться на гребне теперешней "новой волны", надо пользоваться единым рецептом.
Для начала следует выбрать красивое и загадочное название (в нашем случае — "Удерживая время", "Сияние видимости", "Демо-материалы"), допускающее глубокомысленно-философское толкование хореографического продукта: в презентации своих произведений современные авторы особенно сильны. Озвучить его электроникой с резкими звуковыми эффектами, вкраплением человеческой речи, конкретных шумов и чередованием жесткого ритма с полным его отсутствием. Костюмы — самые демократичные (джинсы, шорты, майки, рубахи нечистых расцветок), чтобы было похоже, что танцовщики — те же люди "с улицы" и каждый танцует в том, в чем ему удобнее. В подкрепление этого впечатления (и в соответствии с политкорректной установкой, гласящей, что каждое движение есть танец, так что любой человек вправе выйти на сцену) основные элементы хореографии должны быть общедоступны: это шаг, бег и неподвижность. В промежутках предусмотрена имитация хаоса.
Усредненное "Демо-сияние-времени" выглядит так: энное количество исполнителей поочередно выходит на сцену, переходит на строевой шаг, затем — на бег по заданным рисункам: круги, спирали, диагонали, кресты, восьмерки, в ходе которого возможны падения и внезапные остановки. Динамичную часть венчает массовый танец, отменяющий строевой порядок,— это как бы произвольный кавардак прыжков, падений и разнообразных трюков. После него вконец обессилевших исполнителей ожидает спасительная пауза, художественно окрашенная суровыми взглядами, которыми артисты сверлят друг друга, создавая "силовое поле". Следует медленная коллегиальная часть с рапидными перекатами-перегибами и низкими растяжками — собранные в тесную толпу, разрозненные массы сплавляются в "единое тело" кордебалета. И снова моторика новых шагов, и опять новый бег, и так минут 40-50 — до тех пор, пока зафилософствовавшийся хореограф не проявит милосердия к артистам и зрителям.
Три российские труппы — казанский Камерный балет "Пантера", балет "Москва" и самарский Театр танца Эльвиры Первовой "Скрим" — в освоении французской хореографии проявили похвальное усердие и прискорбную телесную неумелость. Лучше всего нашим артистам удаются движения крупные и размашистые, требующие максимальных усилий и амплитуды; за счет самоотверженности мы иногда даже можем обойти иностранцев, как случилось, например, в первой, моторной части балета Рашида Урамдана "Удерживая время", который корреспондент "Ъ" видела во Франции в аутентичном исполнении. Но в тихих эпизодах россияне пасуют — тонкие душевные движения, заложенные в слегка "вывихнутом" плече или "икнувшей" коленке, исполнители подают тем же крупным помолом, лишая их всякой тонкости и остатков смысла.
Тут, пожалуй, самое время подчеркнуть роль артистов — не менее, а даже более важную в современном танце, чем в классике. Потому что спектакль Фабриса Ламбера "После нас" (в сущности повторяющий типовую схему остальных работ) в исполнении екатеринбургской труппы "Провинциальные танцы" выглядел сущим Монбланом среди истертых равнин. Хореограф Ламбер, заключив артистов в структурную клетку обязательных мизансцен и синхронных движений массовых композиций, внутри нее предоставил танцовщикам свободу самовыражения. Параллельные соло, построенные как лихорадочный диалог, где заковыристая реплика одного тут же рождает адекватный ответ; сумасшедшие по темпу и сложности контрактные дуэты; общий танец в ограниченном пространстве, где каждый выкрикивает свой горячечный монолог, как бы не замечая соседа,— все это отдано на произвол артистам, которым разрешено импровизировать по ходу спектакля. Взаимозависимость танцовщиков, непредсказуемо меняющих текст партий, держит их в таком нервном напряжении, что его вольтова дуга накрывает весь зрительный зал.
Спектакль "После нас" "провинциалы" станцевали не просто на бешеном драйве: они продемонстрировали высочайшее техническое мастерство, пригодное для исполнения самых сложных современных авторов — хоть Форсайта, хоть Гекке, хоть Шеркауи. Их блистательная работа заретушировала банальности и высветила достоинства спектакля Фабриса Ламбера, выгодно выделив хореографа среди остальных участников французских вечеров. Но и сами "провинциалы" еще никогда не выглядели такими столичными, такими европейскими. Проект FranceDanse, подарив им эту возможность, окупил сторицей те неизбежные испытания французским авангардом, которым подверглись остальные потребители — танцующие и смотрящие.