В Москве продолжается III международный театральный фестиваль NET. Сегодня на сцене Центра им. Вс. Мейерхольда современную русскую прозу представят русскоязычные украинцы — Центр современного искусства ДАХ из Киева показывает спектакль "...четвертый лишний..." по мотивам романа Пелевина "Чапаев и Пустота".
Режиссер Владислав Троицкий признается, что к Пелевину долго относился с предубеждением, как ко всему модному. А потом как-то ночью почитал от нечего делать роман "Чапаев и Пустота", и ему вдруг неожиданно понравилось. В спектакле "...четвертый лишний..." явственно чувствуется это спонтанное, но искреннее воодушевление. Может быть, и удивительное для самого режиссера, но передавшееся от него актерам. В пелевинских текстах они рассмотрели многообещающую игровую модель, которую можно "вертеть" на сцене то так, то эдак. Не зря герои все время поддразнивают друг друга, меняя предлагаемые обстоятельства: "Представь себе, что ты в мире совсем один; представь себе, что ты торгуешь кокаином". Троица актеров (под именами Володин, Шурик и Колян) все время примеряет на себя какую-нибудь расстановку сил: прокурор и адвокат, соблазнитель и нестойкая душа, и т. д.
Конкретные пелевинские братки оказываются носителями какого-то странного современного артистизма. Их веселая вседозволенность не пугает правдой жизни, скорее радует всеобщей абсурдизацией. Правда, к роману сценическое действие относится весьма опосредованно. Однако именно в таком подходе и кроется причина успеха (еще свеж в памяти годичной давности провал московской версии романа, создатели которой замахнулись на многозначное сценическое "полотно"). Киевский спектакль, играемый внятно, бодро, хотя и не без неофитского студийного энтузиазма, в конце концов очень остро передает сегодняшнее отчаяние: ни одна из человеческих личин не может считаться подлинной, ни одно поведение не может быть признано верным, ни одно слово нельзя вернуть к его единственному и неповторимому смыслу, ни одну поучительную историю — к ее общепринятому пафосу. Вот говорит один из персонажей: "Шел я с мокрухи, а на душе тоска такая". Зал смеется, а чем это не кратчайший дайджест "Преступления и наказания"? Кстати, и сам роман тут как тут: начинается-то спектакль с разговора Порфирия Петровича с Раскольниковым, в котором оба они — осторожные клоуны. Рубят секатором кочан капусты, а имеют в виду убийство. Оба засовывают головы в сундучок, будто в соседнюю комнату выходят. В этом мире даже вещи давно потеряли свое конкретное назначение. Не поймешь, на чем сидят герои: навороченные кресла можно принять за физкультурные тренажеры с тем же правом, что за универсальные орудия пыток.
Четвертая, та самая как бы лишняя героиня возникает всего пару раз, без видимых связей с основными сценами, чтобы прочитать красивые монологи из старояпонской пьесы "Самоубийство влюбленных на острове небесных сетей". То ли это видение героев, то ли зрителей. И не надо спрашивать, к чему эти вставки. Современная русская психоделическая литература (в том числе ее главный знаменосец Пелевин) всегда имеет в виду Японию. В смысле — все время ее видит боковым зрением. Вот и киевские актеры в финале, махнув зрителям рукой, исчезают за полупрозрачной ширмой с японскими узорами. Но на самом деле не потому, что "подсели" на Пелевина. Совсем даже наоборот: потому что смогли выскользнуть из него целыми и невредимыми. А это, наверное, оттого, что наткнулись на него случайно.
ПАВЕЛ Ъ-СИГАЛОВ
Сегодня в Центре имени Мейерхольда.