"Надо вернуться в XIX век"

В середине 1970-х вы уехали в Нью-Йорк. Как думаете, вы смогли бы добиться такого успеха, если бы остались в Японии?

Думаю, что нет, потому что именно в Америке техника фотографии была развита лучше всего.

У вас довольно специфическая техника съемки и печати. Вы не могли бы поподробнее рассказать о ней?

Я всегда хотел снимать на большой формат. Я использую крупноформатную камеру 8х10, в отличие от таких японских фотографов, как, например, Нобуеси Араки, которые снимают на обычные камеры. Мне нравилось заниматься фотографией в том виде, в котором она существовала в XIX веке. И я решил объединить метод ручной печати с новыми технологиями, чтобы сделать что-то современное.

Ощущение от ваших фотографий совершенно невозможно передать в репродукции и тем более через экран компьютера. Но большинство людей знают их по сайтам музеев и галерей.

Меня это очень огорчает. Мы живем в грустное время, поскольку люди не могут судить о размере фотографий, не видят деталей. Для меня мои вещи не просто изображения, а объекты.

Художники сейчас любят обсуждать конец искусства. Фотографы, наоборот, говорят, что их область очень динамично развивается. Вы тоже так считаете?

Пожалуй, я один из последних фотографов, работающих в такой технике. И навыки, которыми я обладаю, постепенно отмирают. Скоро не будет ни пленки, ни бумаги. Все переходит в цифру. Поэтому вполне возможно, что все, что вы видите на моей выставке,— это последние отголоски классического фотоискусства.

Зрители, способные оценить качество ваших снимков, тоже исчезают?

Напротив. Общее качество сейчас падает, и, мне кажется, поэтому люди начинают лучше понимать мои работы.

Благодаря высокому качеству печати ваши фотографии выглядят одновременно реалистичными и сказочными. Ваши произведения — это вымысел? Или, наоборот, попытки максимально точно передать реальность?

Для меня очень важен момент, когда непонятно, что реально, а что нет. Например, моя серия "Кинотеатры". То, что вы видите на фотографии, невозможно увидеть невооруженным глазом. Для того чтобы добиться такого контраста, экспозиция должна достигать двух-трех часов. Поэтому мои работы — это то, что я придумал, а затем воплотил в жизнь. И серия "Диорамы" тоже сначала сконструирована в голове и только потом сделана.

И вы при этом не используете главный инструментарий фантазера — компьютерные программы для обработки фотографий?

Здесь нет никакой цифровой обработки, все сделано по строгим рецептам XIX века.

Серия "Кинотеатры" выглядит дзен-буддийской. Непонятно, есть ли изображение, существует ли зритель,— просто гимн пустоте.

Белые прямоугольники в "Кинотеатрах" не значат, что там ничего нет. Наоборот, там слишком много изображений и действия, и благодаря длинной выдержке они сливаются в ровное белое свечение. Мне близки идеи экзистенциализма. И несмотря на то, что я японец, дзен-буддизм я начал постигать, только когда переехал в Америку. А вообще, знаете, через дзен можно объяснить все на свете.

Вы не раз говорили, что вы ничем не обязаны Нью-Йорку как источнику вдохновения. А чему обязаны?

Да, вы правы, современные художники меня не вдохновляют. Что мне действительно помогает в творчестве, так это моя коллекция японской живописи XII-XIII веков и древние окаменелости.

Для художников — большая редкость собирать чужое искусство. Как ваша коллекция помогает вам в работе?

Главный способ понять настоящее для меня — это изучить материальную культуру прошлого. Только зная историю, мы сможем осознать современность.

Вы снимаете много морских пейзажей и, похоже, погружены в тему взаимодействия человека и природы. Есть два противоположных взгляда на этот счет. Если упрощать, то один заключается в том, что природа непознаваема и человек от нее навсегда отделен. В соответствие с другим, наоборот, мы все — часть одной общей структуры. Какая точка зрения вам ближе?

Цивилизация родилась после того, как человек сломил сопротивление природы. Кроме того, европейская культура и японская — это два разных пути. Европейская цивилизация идет путем разрушения. В Японии практикуется сосуществование — в средние века мы не одомашнивали животных, не рубили леса под пашни. Я должен упомянуть и советский эксперимент с социализмом, очень интересный в этом отношении. В молодости я изучал Гегеля, Канта и диалектический материализм, марксизм в том числе. В XIX веке, когда с ростом промышленности началось противопоставление человека и природы, было ощущение, что если социализм победит, то мир изменится, станет другим, в том числе и в своем взаимодействии с окружающей средой. Так казалось и после Октябрьской революции, но, к сожалению, сталинизм положил конец этим надеждам. Может быть, в современной России не стоит говорить о тех временах?

Их сложно осознать и гражданам, и власти, это правда.

Из протосоциалистов XIX века, кстати, мне очень нравится Кропоткин. Это уникальный случай: аристократ и одновременно анархист. Его философия и смелость меня очень воодушевляют.

А как вам Бакунин?

Он тоже радикал, тоже удивительная личность. Вообще, вторая половина XIX века была временем возникновения новых идей. Меня до сих пор удивляет, что социалистическая мысль закончилась Сталиным.

Возвращаясь к природе — сейчас много экологических пессимистов, которые считают, что мы полным ходом идем к глобальной катастрофе. Что в эпоху после "Фукусимы" думаете вы?

На "Фукусиме" до сих пор сохраняется радиационный фон, период полураспада составляет сто лет. Вот Германия уже отказалась от атомной энергетики. Нам надо вернуться в XIX век. Может, не так уж плохо по вечерам жить без света и экономить энергию?

Вы один из самых дорогих фотографов современности. Арт-рынок сегодня многие критикуют за то, что горстка самых богатых художников зарабатывает невероятные деньги, а все остальные бедствуют. Что вы думаете об этом?

Знаете, арт-рынок — это сумасшедшая вещь. И, когда человек осознает, что хочет быть художником, он должен принять тот факт, что беден. Мне смешна эта критика. Денег у меня почти нет. Я вкладываю все заработки в произведения искусства, плачу своими вещами за чужие.