31 января глава Чечни Рамзан Кадыров опубликовал в своем Instagram видео, где он направляет «прицел» на председателя партии ПАРНАС Михаила Касьянова. Жест был расценен партией как «подстрекательство к убийству». Руководство соцсети удалило пост Кадырова, в ответ на это глава Чечни обвинил сервис в ущемлении свободы слова. 9 февраля на Касьянова было совершено нападение: группа мужчин окружила политика и кинула в него торт. Тогда Кадыров в своем Instagram поинтересовался, не виноват ли он в этом. Между тем Касьянов подал на главу Чечни заявление в ФСБ, расценив его действия как угрозу собственной безопасности. Конфликт Кадырова и российской оппозиции длится почти месяц: ранее глава Чечни сравнил внесистемную оппозицию с «врагами народа». Старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО Николай Силаев обсудил политические перспективы Рамзана Кадырова с ведущим «Коммерсантъ FM» Анатолием Кузичевым.
Фото: Геннадий Гуляев, Коммерсантъ / купить фото
— Я изложил совсем упрощенно две гипотезы относительно гиперактивности Кадырова — медийной гиперактивности. Если вы не слышали, могу повторить. Первая основывается на том, что перед переизбранием Кадыров всячески демонстрирует собственную лояльность, которая приобретает порой причудливые формы. Гипотеза вторая, что, напротив, Кадырова вытаскивают «на знамя», так сказать, и всячески акцентируют любое его слово, движение, пост в любых соцсетях. Провоцируют в связи с тем, чтобы вызвать некую дестабилизацию вокруг Чечни, а потом, наверное, внутри, а значит, и в стране.
— Мне кажется, что каждая из этих версий вполне имеет право на существование. Они вполне могут работать одновременно, как могут быть и еще какие-то версии. На мой взгляд, ситуация уже несколько лет такова, что глава Чечни ищет свое место в российской политике. С одной стороны, он действительно очень влиятельная фигура, а с другой стороны, по своей стилистике, по своему политическому стилю он отличается от большинства и региональных лидеров, и от подавляющего большинства федеральных политиков. Этот поиск принимает самые разные формы, потому что были активные заявления по Украине, были активные заявления по Ближнему Востоку, были и продолжаются попытки сыграть своего рода посредника между Москвой и крупнейшими исламскими центрами — я имею в виду Саудовскую Аравию и так далее.
В чем, на мой взгляд, самая большая сложность для него? Как мне кажется, она заключается в том, что лидеру такого типа трудно перейти в режим нормальной регулярной политической жизни.
Восстановление Чечни рассматривалось как серия чрезвычайных шагов, и политический стиль Кадырова — это чрезвычайный стиль. Сейчас это понятно — даже в республике это уже понятно, и даже там об этом говорят, кстати. Там совершенно не такая Северная Корея, как это можно себе представить, если следить за нашими медиа, особенно за либеральными.
— Судя по визиту Ильи Яшина, который там не только ходил, фотографировался и собирал некие материалы, чего не скрывал, о чем постил ежеминутно, видимо, да. Или там «недостаточная» Северная Корея — не смогли отследить парня, он сбежал. Я к тому, что он все это делал совершенно свободно и весело.
— Конечно. В данном случае я думаю, что, если бы его начали как-то задерживать, препятствовать ему, это было бы только хуже для властей Чечни с публичной точки зрения. Вообще, если говорить о публичных скандалах, связанных с Чечней, то заметны попытки их замять, в первую очередь, со стороны Грозного, вытеснить из повестки.
— Николай Юрьевич, я хотел нашим слушателям сказать, оговориться, это важно. Просто после того инцидента, вернее, после нашего интервью, Михаил Касьянов пошел в ресторан, где на него напали с тортом, и в Instagram Кадырова появился остроумный, на самом деле, комментарий, очень короткий: «Опять я?». С вопросительным знаком и там несколько смайликов. Это просто так, к слову, почему и формальным поводом нашей с вами беседы, Николай Юрьевич, стала вся эта история. Вообще мы собираемся выйти, конечно, на гораздо более глубокие темы. Вы сказали про поиск Кадыровым себя в российском политическом истеблишменте. А с чем связан вообще этот поиск? То ли с ощущением несоответствия собственного масштаба и нынешней должности — то есть он перерос Чечню? Или еще с чем-то? Или это просто естественная для него политика движения?
— Он перерос Чечню с самого начала, на самом деле, потому что урегулирование в Чечне, которое очень тесно связано с именами и Ахма́т-Хаджи Кадырова, и Рамзана Кадырова, — это крупнейшее достижение современной России. Одно из крупнейших достижений и лично Владимира Владимировича Путина, и всех федеральных властей.
В этом смысле Чечня — всегда больше, чем просто регион. И так останется, я думаю, на ближайшие годы, если не десятилетия. Это цена конфликта, цена двух войн, цена урегулирования.
Что, на мой взгляд, поменялось — это то, что чрезвычайная задача в виде восстановления Грозного и восстановления республики была решена, и все меньше оснований, меньше поводов поддерживать все тот же чрезвычайный стиль.
И дальше возникает вопрос: а куда его тогда переносить? Его можно перенести во внешнюю политику. Во внешней политике время от времени оказывается так, что заявления, которые доносятся из Грозного, не всегда совпадают с той линией, которую сейчас проводят федеральные власти во внешнем мире. Это отличие, которое, может быть, и мало кто заметит, но оно есть. Такая проблема тоже присутствует. Все меньше пространства для этой чрезвычайной политики, а стиль поменять трудно, потому что это такой стиль лидерства.
— Вы сказали про урегулирование, которое состоялось. То есть понятно, что де-факто и де-юре — как угодно — оно состоялось, потому что нет больше войны. Вопрос только такой: если оно состоялось содержательно и по-настоящему, то Кадыров — не равно мир, потому что очень многие спекулируют на том, что Кадыров — это и есть мир. Мир в смысле мира между Россией и Чечней. Мир в России, мир в Чечне. Если содержательно, повторяюсь, состоялось это урегулирование, то неважно, кто стоит во главе республики. А если до сих пор важно, кто стоит во главе республики, если от фигуры зависит, мир ли это, урегулирование или нет, то это совершенно другая история, другой вопрос, другой вес этой самой фигуры.
— Это очень хороший вопрос — и вот почему. Специфика ситуации в том, что урегулирование состоялось, но есть какое-то наследие от истекшей четверти века, которое все равно будет сказываться. Ведь, по сути, урегулирование представляло собой очень широкий политический компромисс. Те группы в Чечне, которые готовы были перейти на сторону федерального центра, перешли на сторону федерального центра, а федеральный центр согласился с тем, что в течение какого-то времени — неопределенного какого-то, ведь не было определено — будет фактически мириться с какими-то изъятиями из российского суверенитета. С изъятиями в том смысле, что те люди, которые получили власть в Чеченской Республике, в большой степени фактически автономны от федерального центра. Это нигде не было написано, это вообще не носило какого-то открытого характера, это соглашение, этот компромисс, он скорее был заключен таким явочным порядком.
Прошла широкая амнистия. Многие люди из числа когда-то сторонников Дудаева заняли видные посты в Чеченской Республике — этого им никто не вспоминает, к чести федеральных властей, и вспоминать не будет. Но именно потому, что вся ситуация носила и носит неформальный характер, неявный, невысказанный вслух. У нас поэтому остается и останется вопрос о том, до какой именно степени идут эти изъятия, до какой именно степени власти Чечни автономны и могут сами внутри у себя решать очень большой круг вопросов. Поэтому это имеет значение, кто находится во главе Чечни. Потому что это, в том числе, если угодно, личный контракт.
Другое дело, будет ли когда-то это урегулирование более институционализировано, зарастет ли этот шрам, который остался от двух войн, — вот это отдельная тема. На мой взгляд — да. Если у нас есть время, я мог бы сказать, какие я здесь вижу линии развития ситуации.
— Скажите. Вообще, это интересно, пожалуйста.
— Есть отличная книга, которую написал профессор Чикагского университета Георгий Дерлугьян, называется «Адепт Бурдье на Кавказе». Там сравнивается ситуация в Чечне в начале 90-х, вот эта революция во главе с Дудаевым, и ситуация в Кабардино-Балкарии в октябре 1992 года. И он там задается вопросом, почему то, что в Чечне вылилось в революцию во главе с Дудаевым и полный снос старой номенклатуры, не вылилось в подобные события в Нальчике, хотя, казалось бы, ситуация тоже была очень острой. И он приходит к следующему выводу: в отличие от Чечено-Ингушетии тех времен, в Кабардино-Балкарии существовали глубоко проросшие в общество номенклатурные патрон-клиентские сети. И именно в силу того, что бюрократия удержала политический контроль благодаря этим сетям, события не стали развиваться так, как они стали развиваться в Грозном.
Так вот, что мы сейчас наблюдаем в Чечне, если оставить всю эту повестку, которая время от времени вспыхивает в новостях в связи с республикой, — мы, на самом деле, имеем две, как мне кажется, очень важные вещи, которых не было в советское время. Первая вещь — это то, что выросло и растет большое количество политиков, чиновников, управленцев, предпринимателей — этнических чеченцев. Которые вовлечены, с одной стороны, в российскую экономическую и политическую систему, а с другой стороны, у них есть какие-то сети поддержки, сети доверия в самой республике, потому что чеченское общество в советское время всегда было изолировано, в большой степени, от номенклатуры, от политической системы. Сейчас оно не в такой степени изолировано. Это очень любопытно, там можно проследить некоторые биографии, когда люди, которые поколениями находились в оппозиции к государственным властям, оказываются на государственной службе и находят там свое место — это первое.
Ну а второе — это то, что люди в огромной степени адаптируются к этой общероссийской среде — в данном случае, для нас наиболее важно то, что к общероссийской бюрократической среде, — и начинают играть по ее правилам.
— Врастают в нашу общую систему, в общем, да?
— Да, возникает та самая политическая элита, которая завязана на российские механизмы продвижения, российские, уж будем откровенны, патрон-клиентские сети, большие, действующие на федеральном уровне.
— Понятно. То есть необходимо врасти в систему, а для этого нужно только одно — время.
— Для этого нужно время, для этого нужно, чтобы их не отталкивали, чтобы их не отвергали. Кстати, их не отталкивают и не отвергают, многие люди делают карьеры. Конечно, есть ведомства, где это не очень распространено, но это, понятно, единичные ведомства.
Все наши публицисты, которые любят называть себя русскими националистами, критикуют российскую многонациональность, но, на самом деле, благодаря этой невнятной многонациональности, которая доктринально очень невнятна, размыта, непонятно, о чем идет речь, что это такое. Благодаря этому можно очень широкие коалиции создавать поверх этнических барьеров.
— Понятно, Николай Юрьевич, спасибо вам огромное, это очень интересно и понятно. Очень коротко ответьте, прямо в режиме-блиц, на несколько вопросов. Вопросов всего, на самом деле, два. Кадыров сейчас, вот в данный момент, в силу стилистики и всего прочего, нюансов, эстетики, Кадыров устраивает Кремль?
— В основном да, но не своей стилистикой.
— Кадыров устраивает Чечню — второй вопрос?
— Кадыров устраивает Чечню уже чуть-чуть меньше, чем было, когда он восстанавливал Грозный. Люди устали от чрезвычайного режима.
Михаил Касьянов в интервью “Ъ FM” об отношении к посту Рамзана Кадырова в Instagram: «Я считаю, что это публичный призыв, это публичная угроза, именно так. Это так людьми прочитано. Не обязательно в отношении меня конкретно, в отношении людей с такими взглядами как я. Конечно, я считаю, что это преступление. Я считаю, преступление, поэтому подал заявление в ФСБ и Следственный комитет, потому что это призывы к экстремисткой деятельности, а там это усматривается, призывы к расправе над государственным, общественным деятелем, скажем так, не призывы, посягательства на жизнь, а это посягательство на жизнь государственного и общественного деятеля, это также призывы или действия, связанные с травлей и разжиганием розни. Это три статьи, которые являются уголовным преступлением в Российской Федерации». Читайте подробнее