30 августа 1756 года императрица Елизавета Петровна повелела учредить Русский театр, директором которого назначила известнейшего драматурга той поры бригадира Сумарокова. Его, правда, нередко обвиняли в заимствованиях у других авторов. Но во времена бесконечного круговорота сюжетов, текстов и мелодий не он один пренебрегал условностями авторского права.
Читателей забавляло, но не возмущало то, что авторами басни "Волк и ягненок" были и Эзоп, и Лафонтен, и Крылов
Фото: Росинформ
Известный своим стихотворным талантом, равно как проделками и пьянством, И. Барков постоянно дразнил А. П. Сумарокова. Весьма часто Сумароков переводил в свои трагедии стихи прямо из сочинений Жана Расина. Барков однажды выпросил у Сумарокова томики Расина, отметил все заимствованные места и, написав около них на полях "Украдено у Сумарокова", возвратил книгу по принадлежности.
***
М. В. Ломоносов и А. П. Сумароков, не жаловавшие друг друга, всегда шумели и ссорились, увидевшись на званых вечерах. Но встречались из литераторов того времени и такие, которых в обществе считали образцами светскости. К таким принадлежал автор повести в стихах "Душенька" Ипполит Федорович Богданович. Ходил он всегда щеголем, во французском кафтане с кошельком на спине, с тафтяной шляпой под мышкою; если он не садился играть в карты, то всегда рассказывал о дневных и заграничных новостях. Он только не любил говорить или даже напоминать о своих стихах и был очень щекотлив насчет произведений своего пера. После выхода "Душеньки" он сделался гостем большого света, все вельможи наперерыв приглашали его и почитали большою честью, чтобы автор "Душеньки" дремал за их поздними ужинами. По выходе в свет "Душеньки" (1778) носилась молва, что Богданович не был ее автором. Злые языки говорили, что у Богдановича жил молодой талантливый человек в качестве переписчика, который тайком от Богдановича читал в своем кругу отрывки из своей "Душеньки". Этот молодой человек вскоре умер, оставив все свои произведения Богдановичу. Вскоре после этого времени и вышла "Душенька". Может быть, тут и говорила зависть, но современники твердили: в "Душеньке" не Богдановича перо и не его воображение.
***
Разгульный поэт Барков (слева) примерно наказал маститого Сумарокова за слишком явные заимствования
Фото: Росинформ
Об очень известном и любимом российскими читателями авторе басен члене Российской академии И. И. Хемницере его биограф академик Я. К. Грот писал:
"Басни Хемницера попали в число книг, развозимых по ярмаркам, и сделались предметом спекуляции для досужих издателей. Что касается до содержания басен Хемницера, то прежде всего надобно разделить их на переводные и оригинальные. Из 91 басни его 5 басен переведено им из Лафонтена, 18 из Геллерта и по одной из Вольтера, Дора и Ножана, всего 26 или, положим, даже около 30 басен переводных. Переводы его вообще довольно близки к подлинникам: правда, он не всегда дорожит подробностями, жертвует ими для чистоты языка и легкости стиха; но в общем ходе рассказа он строго держится подлинника".
***
Один из самых заметных литераторов начала XIX века и член Российской академии А. Ф. Воейков, живя в Москве, каждую неделю бывал на вечерах у сочинителя драмы "Семейство Старичковых" Ф. Ф. Иванова. На этих вечерах играли в коммерческие игры. Воейков обыкновенно играл с известным поэтом и профессором Московского университета А. Ф. Мерзляковым, но не на деньги, а на столько-то стихов. Мерзляков большею частью проигрывал и за это повинен был проигранное число стихов перевести из "Садов" Делиля, которые он по добродушию действительно переводил, а Воейков брал их как свою собственность и вставлял в свой перевод Делилевой поэмы, разумеется, несколько переделав, чтобы они подходили к тону его перевода.
***
"Весьма часто Сумароков переводил в свои трагедии стихи прямо из сочинений Жана Расина"
Фото: Росинформ
Известно, что М. И. Глинка некоторые свои сочинения писал за границей, а именно в Швейцарии. Поселившись где-то в пределах Женевского кантона, столь излюбленного англичанами и русскими, он часто подвергался докучливым посещениям земляков. Его имя тогда уже пользовалось известностью. Не всегда расположенный к пустой болтовне с праздными соотечественниками, он позволял себе иногда никого не принимать, отзываясь или болезнью, или отсутствием времени, особенно в те дни и даже недели, когда он вполне отдавался своим занятиям.
Больше других надоедал ему визитами какой-то молодой человек из земляков. В один из таких приемных дней юноша зашел к композитору.
— Дома барин? — спросил он у слуги.
— Они уехали.
— Скоро возвратится?
— Неизвестно.
Молодой человек ловко повернулся на каблуках и, напевая песенку, вышел.
М. И. узнал посетителя и слышал его разговор.
— Беги, вороти скорей,— закричал он слуге, поспешно выбежав в переднюю.
Удивленный слуга повиновался.
— Барин приказал вас просить,— смущенно обратился он к молодому человеку.
Юноша, конечно, воротился.
— Тысячу раз извиняюсь,— проговорил с улыбкой М. И., встречая гостя.— Отдавая приказание слуге, я совершенно забыл исключить вас из числа лиц, не посвященных в мои работы, и даже ждал вас.
Было незадолго до обычного обеденного часа.
— Вы доставили бы мне большое удовольствие, если бы не отказались отобедать вместе, чем Бог послал,— прибавил М. И.
Молодой человек не ожидал такой любезности и счел за особенную честь воспользоваться предложением музыкальной знаменитости. Он, конечно, не мог догадаться, что умысел тут был другой.
За обедом М. И. был очень весел, шутил, смеялся, не желая показаться скучным молодому собеседнику.
— Скажите, не припомните ли вы ту песенку, которую напевали, уходя от меня? — неожиданно спросил он юношу.
— Я, кажется, ничего не напевал.
— Напевали, я сам слышал, но торопливо и сбивчиво, так что я не мог уловить мотив.
Молодой человек, желая угодить гостеприимному хозяину, перебрал весь запас своего репертуара из опер и шансонеток; наконец, напал на "Камаринского".
— Она, она! Эта самая,— вскричал обрадованный композитор и тут же внес весь мотив в партитуру.
Вот какому случаю мы обязаны появлением на свете, в композиции М. И. Глинки, старинной плясовой народной песни, известной теперь каждому.
***
Актер А. П. Славин, в 1840-1860-х годах служивший на сцене Санкт-Петербургского Александринского театра, неумеренно занимался литературою. Он имел слабость заимствоваться из чужих произведений и часто заимствовался довольно бесцеремонно, т. е. просто-напросто подписывал свою фамилию под чужими сочинениями, а когда товарищи начали однажды по этому поводу, над ним подтрунивать, он пренаивно отвечал:
— Я так много пишу и читаю, что немудрено спутаться и принять чужое за свое.