Сегодня вечером на сцене Центра имени Мейерхольда в Москве откроется III Международный театральный фестиваль NET ("Новый европейский театр"). Фестиваль начнется премьерой спектакля "Альцест", поставленного известным режиссером и педагогом Климом по собственной пьесе. Перед премьерой КЛИМ ответил на вопросы одного из авторов театрального проекта NET корреспондента Ъ РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО.
— Вы не ставили в Москве спектаклей с начала 90-х. Что мешало войти c постановкой в обычный репертуарный театр?
— Видимо, все эти годы я чувствовал себя человеком другого цикла.
— Что значит — другого цикла?
— Театральные поколения, на мой взгляд, делятся на строительные и растительные. Никто не хуже и не лучше. Циклы меняются, по моему ощущению, раз в семь лет, и кто был удачлив в растительном цикле, тот будет менее удачлив в строительном. Вот сейчас наступило опять время растительное. То есть время ростка, который может взорвать асфальтовое покрытие. Этот росток может показаться бессмысленным для сегодняшнего театрального сознания, привыкшего к конкретной пользе и добыванию плодов.
— Значит, период конца 80-х и начала 90-х, когда вы завили о себе в тогдашних "Творческих мастерских", по этой классификации тоже был растительным?
— Растительное поколение очень сильно высказалось в то время.
— Оно было для вас самым продуктивным. О необычных спектаклях в подвале в Каретном говорила вся театральная Москва. Нет ли сейчас ностальгии по тем временам?
— Это ушло вместе с той эпохой и не могло долго длиться. Как ни странно, все рухнуло в день расстрела Белого дома. Именно в этот самый день жизнь в подвале кончилась — как оборвалось все.
— А люди, которые тогда составляли группу Клима?
— В творческом смысле почти все они погибли. Собственно, пьеса "Альцест" именно об отчаянии того поколения, которое не выжило. Как раз тогда, когда все кончилось в театре, я стал писать пьесы, и это было попыткой моего личного выживания.
— Вы остались верны той модели лабораторной студийной работы, которой придерживались в прошлые времена?
— Я теперь не употребляю слова "лаборатория". Потому что лаборатория разлагает материю до предельной простоты. А меня занимает театр как обсерватория, то есть как взгляд на мир вокруг.
— Трудно найти единомышленников? Вы ведь даже не называете себя режиссером, а в программке нового спектакля перечислены через запятую с другими его создателями.
— Командовать людьми в театре невозможно. Как невозможно вести человека за собой. Либо он просто идет рядом с тобой, либо нет. Невозможно сейчас в театре исходить из эгоистической воли одного человека. Нужно пробовать складывать энергии и искать резонанса.
— А где искать источники новой энергии?
— Я надеюсь на приход в театр новых, неожиданных людей. На территории профессионального театра новых идей не найдешь. Должны прийти люди, которые относятся к театру не как к способу зарабатывания денег и не в поисках славы, а как к личной прихоти, то есть любительски. Вот сто лет назад профессионализм пошел на контакт с любительством — и получился Художественный театр.
— Вы думаете о зрительском успехе?
— Причины успехов надо искать в зале, а не на сцене. Мы же знаем с вами, что великими становились те спектакли, которые просто попадали в соответствующие ожидания публики. Вообще, мы слишком доверяемся предсказаниям. На самом же деле предсказать, что чему явится причиной, невозможно. Я вот, например, в каком-то смысле инициировал "Улицу разбитых фонарей".
— Это как же так?
— Случайно. Несколько лет назад меня пригласили в Питер поставить с группой актеров спектакль. Мы репетировали, а они параллельно пытались что-то снимать. Спектакль не получился, они выбрали телевидение. Это и была группа актеров, которые теперь стали звездами сериала. И каков бы ни был объективный результат, важно, что начинали они вместе. Потому что самое страшное — это когда приходит актер и говорит: "Ну, режиссер, репетируй меня". А режиссер не должен "репетировать актера". Я в театре перепробовал, кажется, все профессии — даже директором был один или два дня. И театр для меня прежде всего человеческий механизм, сплетение людей, создающих единое поле.
— Возможности создания такого поля вы сегодня чувствуете?
— Да! Примерно год, как я это почувствовал, поэтому, наверное, новая работа и состоялась. Сейчас художественно выжившие начинают воссоединяться с выжившими практически. Это осознанное движение навстречу: друг без друга не выжить. Потому что борьба за дух столь же опасна, как борьба за материю. Первая — иезуитство. Вторая — цинизм. А соединение дает плодотворный результат. Уже возвращается неистеричное сознание — да, жизнь тяжелая, но большинство людей приняли реальность. Может быть, оттого, что у успешных родителей появились и подросли дети. И театру просто предстоит это почувствовать.