Игорь Холин «Кошки-мышки»
Игорь Холин — классик советской неподцензурной литературы, известный прежде всего "барачной поэзией" — идеально-гармоническими текстами о бесконечной убогости жизни советского горожанина. Устав от этого безжалостного совершенства, Холин стал писать гораздо более свободную, уязвимую и не менее прекрасную лирику, но одновременно искал еще один путь — в прозе. Свой единственный роман он написал во второй половине 1960-х, а в 1990-х начал готовить к изданию (до того "Кошки-мышки" ходили в рукописях и были в московских литературно-художественных кругах текстом вполне известным). Закончить работу он так и не успел, и выпущенный теперь вариант текста собран на основе нескольких редакций поэтом Иваном Ахметьевым.
Завязка такая: после рядовой попойки обнаружен труп самоубийцы. В комнате с покойником сидят хозяйка квартиры, ее крайне неприятные соседи, юная наивно-развратная девушка, имевшая на мертвеца виды, и участковый-алкоголик. Они ждут следователя, выясняют обстоятельства происшествия и рассказывают, как в некоем коммунальном декамероне, истории. Причем сам покойник, художник по имени Николай Сергеевич, тоже оказывается крайне болтлив и вовсю повествует о своих любовных неурядицах. Быстро становится понятно, что персонаж этот — сам Игорь Холин. Он же — "автор", запросто общающийся с персонажами и понемногу сходящий с ума. Он же — подпольный поэт Волин, и он же — его приятель Холли.
Речи этих и многих других героев образуют многослойный коллажный текст: описания коммунальных склок (прозаические вариации на любимые сюжеты холинских стихов), пародии на соцреализм и пародии на модернистский поток сознания, бредовые философические откровения, язвительные шаржи на богемных приятелей, комические, но явно искренние проклятия женскому полу (они занимают десятки страниц). Все голоса здесь отчетливо чужие, все они явно принадлежат Игорю Холину.
"Кошки-мышки" написаны в специальном жанре романа-жертвоприношения: автор разлагает свое тело, биографию, речь, раздает их как барахло каким-то мелким проходимцам — в надежде переродиться через эту ерническую мистерию в нового писателя (с "Кошками-мышками" Холин явно связывал значительные прозаические амбиции). Когда-то похожую операцию виртуозно произвел Константин Вагинов, превративший себя, неуклюжего поэта-декадента, в персонажа собственного безжалостного трагисатирического романа и так родившегося как гениальный прозаик ("Козлиную песнь" Холин в 1960-х вряд ли знал, но это и неважно). У Холина этого не получается.
Его неудача становится очевидной, когда в романе возникают стихи. Свои поэтические тексты Холин тоже передает другим, занимает по отношению к ним ироническую дистанцию, почти осмеивает. Но ничего не выходит: они не становятся частью фона для явления нового, совершенного в своей беспристрастности метатекста. Наоборот, весь игрушечный постмодернизм "Кошек-мышек" рассыпается в их присутствии, оказывается несостоятельным: появление хорошо известных холинских стихов разрывает ткань его романа, развеивает его как морок. Эта неудача — не только писательская. Это также неудача изживания любовной травмы, которой, по сути, посвящен весь холинский роман, невозможность заговорить ее, прикрыть мизогиническими отповедями, брутальным цинизмом. Но это терапевтическое поражение и становится настоящим событием романа.
Библиотека московского концептуализма
Ренат Беккин «Шариат для тебя»
Эту книгу исламовед и писатель Ренат Беккин написал десять лет назад по предложению Ильи Кормильцева. Тогда напечатать ее не удалось, но менее актуальной задача с тех пор не стала. Беккин старается очистить слово "шариат" от пугающих ассоциаций с архаичными изуверствами и представить систему мусульманского права в ее современном виде (от банковского дела до регулирования потребления спиртного) как законного и убедительного конкурента праву европейскому. Устроена книга как серия бесед между ехидным гуру Шамилем Хазратом — глубоким знатоком мусульманской истории, одновременно считающего ислам совершенной идеологией борьбы с современной мировой несправедливостью (в нем без труда угадывается Гейдар Джемаль) и тремя учениками мудреца: Петром, Павлом и Юлией — представителями современной молодежи, испытывающими, однако, глубокое влечение к традиции (Павел высказывается в таком духе: "Я слышал, что в Саудовской Аравии приводится в исполнение не более одного-двух приговоров об ампутации руки в год. Немного, как мне кажется. У нас на заводах больше люди себя калечат"). С художественной точки зрения "Шариат для тебя" представляет собой полную несусветицу. Как нон-фикшен, в общем, тоже: это скорее каверзная апологетика, чем анализ или внятное введение в мусульманское право. Но это, безусловно, удивительный и по-своему чарующий артефакт. Так, здесь имеется пятистраничное обсуждение вопроса о том, стоит ли все же побивать камнями за прелюбодеяние, и целая глава "Как правильно вести джихад?". Диалоги там в таком духе: "Петр: Однако жертвами становятся не представители транснациональных корпораций, олицетворяющих этот самый неоколониализм, а простые люди. Шамиль хазрат: Тем не менее я бы не стал на этом основании поспешно отрекаться от джихада. Если какой-нибудь преступник носит такое же пальто, как у вас, брат Петр, перестанете ли вы из-за этого носить свое любимое пальто, на которое вы собирали деньги не один год?!"
Смена
Жильбер Симондон «О животном и человеке»
Жильбер Симондон был влиятельным мыслителем в 1950-х и 1960-х, однако в последующие десятилетия был не то чтобы забыт, но оказался в тени более громких, провокативных коллег, учеников и соперников. Новая волна интереса к Симондону возникла на Западе уже в новом тысячелетии и теперь дошла до России. Впрочем, с первой переведенной у нас его книгой история немного странная. Симондон известен прежде всего как философ техники, на самой заре компьютерной эпохи призывавший к уважению к транзисторам и лампам, стремившийся уравнять их с живыми организмами на правах товарищей по эволюционным структурам. В этой книжке об этом ничего нет (за исключением пары слов в предисловии). Но есть сходная логика. Это — две вводные лекции к курсу, прочитанному Симондоном в начале 1960-х в Университете Пуатье. Они посвящены истории различения человека и животного от античности до XVII века. Симондон не скрывает своих симпатий: осмеивает поборников человеческой исключительности и превозносит мыслителей, обнаруживавших даже самые эксцентричные универсальные структуры. Остроумный, разговорный стиль — одна из самых приятных черт этой книжки, читать ее очень приятно. Но это не возможность входа в философию Симондона, скорее — ее обещание.
Grundrisse
Билл Уилингхэм «Сказки»
В прошлом году вышел последний том одного из самых популярных американских комиксов последних полутора десятилетий — политического фэнтези Билла Уилингхэма о взрослой жизни героев знаменитых детских историй в современном Нью-Йорке. Почти одновременно первая книга "Сказок" вышла по-русски. Неизвестный темный Враг оккупировал сказочные королевства и установил на их территориях тоталитарную Империю, однако многочисленной группе сказочных героев удалось бежать в человеческий мир и основать здесь колонию, спрятавшись среди смертных и переняв их повадки. Спустя много веков Белоснежка управляет сказочным городом, Серый Волк служит шерифом, три поросенка плетут интриги, Прекрасный Принц — жулик и жиголо, Золушка — супершпион. В следующих томах будут величественные войны, трагические любовные истории и разнообразная гибель богов. Пока на все это нам только исподтишка намекают. В принципе, Уиллингхэма есть за что недолюбливать — за пустоватый пафос и глуповатый юмор, некоторую механистичность в слагании сюжета и откровенно правые взгляды. Но начало его "Сказок" стоит прочитать хотя бы ради остроумной истории о том, как Златовласка при помощи трех медведей пытается поднять сказочный пролетариат на борьбу с угнетателями из слоев волшебной аристократии.
Азбука