Борьбу за предотвращение распада Османской Империи вели многие поколения ее управленцев. Не были исключением и офицеры, в 1908 году совершившие младотурецкую революцию. Они прилагали немало усилий для того, чтобы от империи не откололись арабские регионы. Однако амбиции некоторых из них сыграли важную роль в том, что в воюющей стране началось успешное восстание арабов.
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
Из воспоминаний члена правившего в 1913-1918 годах в Османской Империи триумвирата — генерала Ахмеда Джемаль-паши, опубликованных в 1922 году
Я убежден, что в нашей стране, даже среди самой просвещенной нашей молодежи, очень мало людей, которые задумывались бы над арабским вопросом и были бы знакомы с затруднениями, встретившимися людям, имевшим дело с этой проблемой. В той части моих записок, где говорится о моей деятельности, как командующего четвертой армией, я изложу все подробности этого вопроса, а сейчас я удовольствуюсь лишь кратким описанием событий, обнимающих период моего губернаторствования в Константинополе (в 1913 году.— "История").
В силу целого ряда причин известная часть арабов, под предлогом стремления добиться новых реформ для своей страны, при содействии тамошнего вали Эдем-бея добилась созыва национального собрания в Бейруте в те дни, когда Кямиль-паша был премьером-министром. На этом собрании они наметили ряд реформ для Сирии и всех арабских вилайетов. Когда кабинет Махмуд Шефкет-паши стал у власти (в январе 1913 года.— "История"), то правительство, отчасти вследствие изменения в составе правительства, отчасти потому, что это собрание вообще признавалось незаконным, распустило его. Правительство объявило также, что вопросы местного самоуправления подлежат исключительно ведению парламента, вследствие чего постановления, вынесенные бейрутским советом, не будут приняты во внимание.
Вследствие агитации в пользу независимости Сирии и Бейрута престиж правительства в этих областях оказался настолько поколебленным, что нашлись смельчаки, которые привязывали к шее собак листки с именем тамошнего генерал-губернатора (Абу Бекир Хазима). В Дамаске Шукри Эль Азли и Магомед Курд Али отправились к местному вали Мардин Ариф бею и потребовали от него удаления генерального секретаря области по той причине, что он не мог прочесть представленного ему прошения, записанного по-арабски, и попросил перевести его на турецкий язык. Не упускалось ни одного случая поглумиться над правительством. Все сирийские газеты яростно нападали на правительство и занимались измышлением самых ужасных обвинений по адресу турецкого народа. Шейх Решид Риза из Триполи (в Сирии) выпустил в Египте газету, которая обвиняла комитет партии "Единение и Прогресс" и была составлена в таком отвратительном провокаторском духе, что всякий, кто читал ее, становился злейшим врагом Турции. Когда правительство было занято балканской войной, офицеры одной арабской дивизии на Галлиполийском полуострове поддержали выступление арабских патриотов в Константинополе вместо того, чтобы честно исполнить свой долг.
Затем эти арабские деятели возымели намерение созвать съезд представителей арабов. Правительство воспротивилось этому, тогда они, зная, что правительство прибегнет к законным мерам против организаторов этого движения, с согласия или, вернее, по инициативе французского правительства, решили созвать этот съезд в Париже. С этой целью они разослали воззвания всем арабам мира с предложением прислать делегатов на этот съезд. Во главе этого движения стояли: Абдул-Гамид Зер-Али, один из наших уполномоченных в Гаме, Абдул-Гамид Эль-Урюсу, владелец бейрутской газеты "Эль-Муфид", и Абдул Керим Эль-Халеш, председатель организации "Эль-Мунтеди Эль-араби".
С течением времени этот съезд, с благословения французскою правительства, изменил свою программу, и сделалось очевидным, что дело кончится французской интервенцией Сирии. В эти дни я мало интересовался арабским вопросом. Я стремился только показать, как иностранцы хотят повести к раздору между двумя великими народами Ислама — турками и арабами. В этом вопросе я держался того мнения, что нам нужно будет войти в сношения с некоторыми видными арабами, на патриотические чувства и религиозные убеждения которых мы могли бы положиться, и вместе с ними решить вопрос, какие из требований арабов могут быть нами удовлетворены без опасности нарушить наши общие интересы и единство Ислама. К счастью, правительство разделило мою точку зрения, и Митхад Шукри-бей, вместе с некоторыми другими государственными деятелями, был послан в Париж для ведения переговоров с теми видными арабами, которые приехали на съезд. Им были даны инструкции найти почву для соглашения. Съезд в самом деле собрался, но встреча Митхад Шукри-бея и его сотрудников с арабами-мусульманами дала делу совершенно другое направление, и после того, как нашим делегатам были представлены главнейшие требования арабов, съезд был распущен.
В один прекрасный день Талаат-бей (Мехмет Талаат-паша, министр внутренних дел в 1913-1917 годах.— "История") явился ко мне и сообщил, что он получил приглашение повидать некоего Шейх Абдул Азис Шавиша в ближайшую пятницу для переговоров относительно соглашения с арабами. Там мы должны были встретиться с председателем тайного политического комитета арабов.
Нашлись смельчаки, которые привязывали к шее собак листки с именем тамошнего генерал-губернатора
Ввиду того, что я считался одним из сторонников этого соглашения и еще во времена моего генерал-губернаторства в Багдаде сделал много для урегулирования этого вопроса, правительство поручило мне принять участие в этих переговорах.
В назначенный день мы отправились к месту встречи. Нас встретил некий субъект, низкого роста, лет так 28-30-ти, смуглый, с большими горящими черными глазами, которые обнаруживали ясность ума и решительный характер. Это был Абдул Керим Эль-Халил, представитель арабского тайного политического комитета. Заседание началось после обеда.
Я сейчас же заметил, что он стремился, главным образом, к тому, чтобы большинство ответственных постов в Константинополе были бы предоставлены известным лицам. Тут я пришел к убеждению, что арабские реформы сводятся всего лишь к удовлетворению честолюбия тех лиц, которые хотят играть видную политическую роль. Однако мы все же приступили к выработке условий соглашения, которое было изложено впоследствии в следующих 6-ти пунктах:
1. Местная администрация должна состоять из туземцев, которые должны руководиться в своей работе специальным законом об управлении вилайетов.
2. Преподавание в высших школах и во всех народных школах должно вестись на арабском языке.
3. В некоторых присутственных местах ведение дел должно допускаться также и на арабском языке.
4. Все судебные приговоры, как по гражданским, так и уголовным делам, должны выноситься также и на арабском языке.
5. Прошения официальным лицам должны приниматься и на арабском языке.
6. Известное число арабов должно быть допущено в сенат, государственный совет, кассационный суд, в совет Шейх-уль ислама и в Фетване.
Мы обсуждали эти условия еще несколько раз вместе с Абдул Керим Эль Халилом и Шейх Абдул Гамид Зер Али в гостинице "Крекир на Пера". Все эти реформы были проведены в жизнь после того, как они получили утверждение правительства. Талаат, единственный из всех, был очень против назначения в сенат Абдул Гамид Зер Али эффенди, на которого многие арабы не слишком полагались. Абдул Керим Зер Али приходил ко мне несколько раз просить меня выяснить окончательно этот вопрос с Талаат-беем. Желание Абдул Гамид Зер Али было наконец исполнено, но, так как ему все же больше хотелось занять место в совете Шейх-уль-ислама, он не был удовлетворен своим назначением в сенат.
С этого момента Абдул Керим Эль Халил сделался важным господином и присвоил себе звание главного инспектора "Элла Миркези" (комитет децентрализации) в Сирии. Благодаря принятым Талаат-беем энергичным мерам, Абдул Кериму не удалось пройти в палату депутатов, несмотря на то, что его единомышленники вели самую деятельную агитацию. Он был побежден правительственным кандидатом или, правильнее говоря, кандидатом нашей партии в арабских вилайетах.
Раз коснувшись арабского вопроса, я не могу не упомянуть об одном факте, имеющем, по моему мнению, весьма важное значение.
Энвер-паша был тогда военным министром, а я занимал пост министра общественных работ. Азиз Али-бей (Азиз Али аль-Масри.— "История"), родом из Египта, майор генерального штаба, был одним из самых честолюбивых и тщеславных людей, которых я когда-либо встречал. Он не мог допустить того, чтобы Абдул Керим Эль Халил и Абдул Гамид Зер Али пользовались бы большим влиянием в арабском вопросе, чем он сам. Он имел наглость открыто заявить, что арабы никогда не удовлетворятся условиями подобного соглашения и что они добиваются внутренней автономии и своей собственной армии. Он заявлял также, что арабы добиваются политической унии с турками, наподобие двуединой Австро-Венгерской монархии. На самом же деле арабы пошли гораздо дальше венгерцев и требовали, чтобы официальным языком в их армии был признан арабский. Он не постеснялся объявить во всеуслышание, что те, кто удовольствовались подобными незначительными реформами, добивались исключительно теплых мест для себя самих, а потому их нужно считать изменниками своего народа, за что им впоследствии придется горько раскаяться.
Я знал Азиз Али-бея еще с того времени, когда я вышел из военной школы в чине капитана. Это было, я думаю, в 1904 году. Он проявлял в свое время большую деятельность при преследовании болгарских четников в Петрике, Османии и Македонии. Затем он долго сражался в рядах нашей армии против греков, болгар и албанских банд; после объявления конституции он примкнул к комитету "Единение и Прогресс", которому оказал немало услуг. Когда действующая армия шла на Константинополь, при попытке реакционеров поднять восстание 31 марта (13 апреля), он командовал тогда одним из ее отрядов. После того, когда был захвачен Галатский мост, он осадил Тофалузские казармы и успешно выбил засевших там мятежников. До самого последнего времени я не знал, что этот человек имеет какое-то отношение к арабам. При встречах со мной он всегда был чрезвычайно любезен и в своих манерах и разговоре являлся образцом скромности.
Когда я был губернатором Аданы, я приехал однажды в Константинополь, где, встретившись с Азиз Али-беем, завел с ним разговор о знаменитых "письмах из Бейрута и Сирии", которые печатались неким Ахмет Шериф-беем, корреспондентом газеты "Икдам". Когда я сказал ему, что эти письма таят в себе зачатки угрозы оттоманскому единству и авторитету мусульманского калифата в арабских вилайетах, Азиз Али-бей ответил мне в обидчивом тоне:
— Арабы вполне правы. Что вы, турки, сделали для нас, арабов, кроме того, что стремились к нашему уничтожению, оскорбляли и ненавидели нас? Чем вы заслужили хорошее к себе отношение? Разве вы забываете, что, когда здесь в Константинополе вы хотите подозвать к себе собаку, вы кричите ей: "Араб, араб!" Когда вы хотите выразить что-нибудь темное и непонятное, вы говорите, что это похоже на волосы араба... Если вам этого всего недостаточно, то вспомните, как после объявления конституции вы нарочно пожелали оскорбить арабов назначением на пост маршала сирийской армии одного из потомков Хулагуса (Хулагу — внук Чингисхана.— "История"), человека, которого ненавидят и в Багдаде, и во всем Ираке, этого татарина без всяких нравственных принципов, настоящего исчадия ада. Вы отлично знаете, что арабы ненавидят татар и назначение вами Осман-паши командующим 5-й армией было сделано с целью унизить арабов.
Я был поражен, услышав подобные нелепости от интеллигентного человека. Я приписал ненависть к Осман-паше его личным чувствам. Я знал, что однажды в Македонии, где Азиз Али-бей служил в войсках в Котчане, он повздорил с Осман-пашей. Производя смотр войскам, Осман-паша, командовавший тогда войсками в Ускюбе, обратился к нему, по своей дурной привычке говорить со всеми в ироническом тоне, с каким-то оскорбительным замечанием, на что получил от Азиз Али-бея резкий ответ. Осман-паша сначала остолбенел, услышав такой ответ, и для того, чтобы скрыть свою ошибку и сохранить свое достоинство, он принял самые строгие меры и велел арестовать Азиз Али-бея. С этого момента последний затаил в себе ненависть против этого человека.
Газеты занимались измышлением самых ужасных обвинений по адресу турецкого народа
Я ответил Азиз Али-бею, что турки, а в особенности анатолийские турки, очень высоко ценят арабов и что было бы совершенно неправильно судить о наших отношениях к арабам по нескольким ничего не значащим поговоркам. Если же такие образованные люди, как он сам, позволяют себе говорить подобным образом, основывая свои чувства на личных отношениях, то причиняют этим мусульманскому миру неисправимый ущерб.
После этого инцидента Азиз Али-бей был послан, по собственному желанию, в штаб Изет-паши в Йемен. Затем я узнал, что он стал носиться со своими арабскими идеалами и причинил немало хлопот бедному Изет-паше. Когда итальянцы воевали с нами в Триполи (во время итало-турецкой войны 1911-1912 годов в Ливии.— "История"), он отправился в Киренаику и вместе с Энвером и Мустафой Кемал-беем (впоследствии президент Турции Мустафа Кемаль Ататюрк.— "История") отличился при осаде города Бенгази.
Мне говорили, что, когда он был в Триполи, он не мог примириться с тем, что его начальником является Энвер-бей и он делал все возможное, дабы дискредитировать его в глазах местных арабских офицеров. Но Энвер-бей мало считался с этим и, когда мир с итальянцами был подписан, он, приехав на балканский фронт, передал командование Азиз Али-бею, посоветовав ему образовать арабское правительство. Но Азиз-бей вскоре вызвал к себе нерасположение сначала Шейх Шериф Сенуси, а затем и других арабских офицеров и принужден был поэтому покинуть Киренаику и вернуться в Турцию. В те времена у него была только одна цель в жизни: показывать себя злейшим врагом Энвер-паши, когда он был в компании турецких офицеров и своих друзей, и ругать турок, когда он находился в компании офицеров арабов.
Когда же Энвер-паша сделался военным министром, Азиз Али-бей был буквально вне себя. Он не мог никак примириться с мыслью, что он, товарищ Энвера по военному училищу, так отличившийся по службе и проявивший столько патриотизма, должен теперь довольствоваться чином простого майора генерального штаба, в то время как его враг сделался военным министром. Вследствие этого он пришел к заключению, что сотрудничество с турками не принесет ему ни пользы, ни славы, итак: "Да здравствует арабская революция"!
Интриги Азиз Али-бея приняли, наконец, такие размеры, что терпение Энвер-паши истощилось. Энвер-паша арестовал его по обвинению в растрате 20 или 30-ти тысяч лир казенных денег и предал его военному суду.
Известие об аресте Азиз Али-бея вызвало необычайное возбуждение среди арабской молодежи в Константинополе. Я был тогда министром общественных работ. Члены организации "Эль Мунтеди Эль араби" беспрестанно обращались по этому поводу к разным министрам и влиятельным лицам. Однажды депутация молодых людей из Бейрута и Дамаска во главе с доктором Эзад Хайкаром из Баалбека пришла ко мне просить отпустить на свободу египтянина Азиза. Они говорили мне, что это произведет наилучшее впечатление на арабскую интеллигенцию. Военное министерство препроводило приговор в Блистательную Порту с сообщением, что султану была бы желательна замена смертного приговора пожизненным заключением. В тот самый вечер, когда смягченный приговор должен был быть представлен на высочайшее утверждение, во французском посольстве происходил торжественный банкет, на который были приглашены почти все министры, несколько иностранных послов и французских чиновников. Энвер-паша и я были также в числе приглашенных. После обеда, когда мы прошли в кабинет, присутствовавшие стали шептаться между собой о приговоре над Азиз Али-беем.
Жорж Ремон, военный корреспондент, неожиданно подошел ко мне.
— Ваше превосходительство,— сказал он,— если только Азиз Али-бей приговорен к смерти по причине его ссоры с Энвер-пашой в Триполи, то я принужден вывести заключение, что в вашей стране закон не чужд лицеприятия. Насколько мне известно, Азиз Али-бей обвинен в том, что он растратил деньги, вверенные ему на нужды обороны своего отечества. Возможно, что Азиз Али-бей революционер и его политические взгляды могут расходиться со взглядами Энвер-паши, но, во всяком случае, он не вор. Я знаю, что вы уверены в этом так же, как и я; я убежден, что вы можете спасти Азиз Али-бея от несправедливого осуждения.
После Жоржа Ремона ко мне подходили еще многие из моих турецких и французских друзей, гражданских и военных, и просили меня заступиться за Азиз Али-бея; по тем взглядам, которыми награждали в этот вечер Энвер-пашу (он находился в той же комнате), можно было легко догадаться, что все они думали: "Вот человек, который, не моргнув глазом, уничтожил из личной мести одного из лучших офицеров, сражавшихся вместе с ним под Киренаикой!"
Из всего этого я заключил, что общественное мнение обвиняет Энвер-пашу больше, нежели Азиз Али-бея. Мы вскоре покинули с ним посольство. В сущности говоря, я считал Азиз Али-бея одним из храбрейших и честнейших арабских революционеров. Я полагал, что было бы нелогично объявлять всеобщую амнистию арабским революционерам и делать исключение Азиз Али-бею. Исходя из этих соображений, я совершенно искренно решил спасти его. С этой целью, вернувшись домой, я написал письмо Энвер-паше. Привожу его здесь:
"Дорогой Энвер! Несмотря на неопровержимые улики, собранные против Азиз Али-бея, и на тот факт, что над ним был совершен приговор суда, общественное мнение обвиняет во всем тебя. Создавшееся положение вещей причинит тебе гораздо больше неприятностей, нежели Азиз Али-бею — его несколько лет тюремного заключения. Прошу тебя, постарайся выхлопотать ему высочайшее помилование, а я уж позабочусь о том, чтобы он покинул Константинополь и никогда больше сюда не возвращался".
На следующий день Энвер-паша позвонил мне и сообщил, что его величество помиловал Азиз Али-бея. Брат последнего, уже узнав об этом, пришел вместе с Жоржем Ремоном благодарить меня. Я сказал ему, что Азиз Али-бей должен немедленно же уехать в Египет и на будущее время никоим образом не вмешиваться в турецкую политику; я просил его также не говорить никому о том, что своим помилованием он обязан моему вмешательству.
Позднее мне стало известно, что, несмотря на то что Азиз Али-бей дал мне честное слово не делать того, о чем я его просил, он все-таки сошелся, уже во время мировой войны, с Шериф Гусейном (Хусейн ибн Али — шериф и эмир Мекки, войска которого сформировал Азиз Али аль-Масри. Под командованием аль-Масри они в ходе осады Медины разбили турецкие войска, и в результате появилось независимое от Турции королевство Хиджаз, позднее ставшее частью Саудовской Аравии. Генерал аль-Масри затем занимал ответственные посты в руководстве и войсках Египта, а в 1939-1940 годах возглавлял египетский Генеральный штаб.— "История"). Шериф Гусейн поднял руку на Калифат и в результате привел Ислам в то плачевное состояние, которое длится и сейчас. Этого я ему никогда не прощу.