 |
От премии в год ее столетия ожидали многого: ее должны были вручить новому Толстому, на худой конец — новому Маркесу. Нобелевский комитет выбрал Видьядхара Найпола, чем сразу же поставил себя под удар. С одной стороны, по мнению многих, эта фигура чересчур маргинальна: выходцев из бывшей британской колонии, получивший образование в Оксфорде, осевший в Англии и пишущий на темы культурного самоопределения и рефлексии над современными западными ценностями. Хотя имя Найпола упоминали в числе возможных лауреатов премии уже в начале 80-х годов, а видный английский прозаик и критик В. С. Притчетт даже объявил его "величайшим из ныне живущих писателей в английской литературе", он, скорее, относится к авторам, "широко известным в узком кругу". Имя слышали многие, читали — единицы, особенно за пределами Великобритании. Нобелевскому комитету тут же припомнили вручение наград мало кому известным американке Пирл Бак (1938), итальянцу Эудженио Монтале (1975) или польской поэтессе Виславе Шимборской (1996).
С другой стороны, сразу же раздались упреки в политической подоплеке решения: вспомнили, что Найпол критиковал исламский фундаментализм. Впрочем, подобного рода упреки повторяются из года в год с завидным постоянством, что, в общем-то, не так уж и удивительно. Ведь в любой награде всегда есть доля условности, а самую главную мировую премию легче всего обвинить в политической предвзятости или в причудливости отбора лауреатов, в эстетической невнятности выбора или даже в личных пристрастиях академиков.
Академикам виднее
Премия по литературе, согласно завещанию Альфреда Нобеля, вручается Шведской академией. Вот, кстати, еще один повод для упреков: на сей раз — в недостаточной компетентности в вопросах современной литературы. Шведская академия была основана более двух веков назад, в 1786 году, на манер Французской академии. Ее главной задачей изначально была борьба за "чистоту, мощь и величие" шведского языка. К тому времени, когда Нобель составил свое завещание, Шведская академия считалась вполне традиционным и даже весьма архаичным учреждением. Впрочем, за последние сто лет репутация ее изменилась: академики стали прислушиваться к мнению экспертов со стороны, а состав самой академии значительно помолодел.
Процедура номинации на Нобелевскую премию выглядит так. Сначала в академию поступают заявки. Выдвинуть кандидата на вручение премии могут только члены самой академии и других организаций со сходными задачами, крупные ученые-литературоведы и лингвисты, а также лауреаты премии прошлых лет. В итоге одни и те же люди из года в год выдвигают одних и тех же авторов — до тех пор, пока кандидат либо не получит премию, либо не отойдет в мир иной, либо номинирующему его все это не надоест. При этом случаются и казусы: так, наиболее очевидным кандидатом в первый год вручения премии (1901) был Лев Толстой. Однако никто так и не назвал его имени; в итоге идея о вручении ему награды даже не обсуждалась, а наградили гораздо менее известного французского поэта Франсуа Армана Сюлли-Прюдома. Это вызвало бурю протеста среди шведских интеллектуалов, даже пославших Толстому соответствующее обращение. Однако обиженный писатель сообщил о своем отказе выдвигаться на премию в дальнейшем.
В академию ежегодно приходит около 350 заявок, в которых называются имена самых достойных награды. После отсева совсем уж странных кандидатов обычно остается список из 200 авторов. Здесь в дело вступает Нобелевский комитет, состоящий из четырех или пяти членов самой академии. Его главная задача — отобрать пять кандидатов, представить их имена всей академии и дать рекомендацию по выбору лауреата. При этом список авторов держится в строжайшем секрете. Академики получают задание на лето: прочесть работы всех названных кандидатов. Осенью члены академии встречаются вновь, чтобы обсудить прочитанное и выбрать из пяти кандидатов одного. Окончательный выбор обычно происходит в конце сентября — середине октября.
Переводные картинки
На этом этапе и начинается самое интересное, ибо возникает вопрос "как". Теоретически академики должны выбрать самого творчески одаренного, невзирая на его политические взгляды или национальную принадлежность. Однако на практике все не так просто. Можно ли говорить о равных условиях для пятерых кандидатов, если по-шведски или, на худой конец, по-анлийски можно прочитать, скажем, только троих? Считается, что сами академики знают английский, французский, немецкий. Некоторые из них владеют также испанским, итальянским, русским и китайским. Многие являются переводчиками и экспертами по менее известным национальным литературам. Так, один из академиков мог читать Рабиндраната Тагора (лауреата премии 1913 года) на бенгальском — хотя, по слухам, в итоге предпочел все же авторизованный перевод "Жертвенных песен" на английский.
Пожалуй, вопрос о переводе — один из основных камней преткновения на пути кандидата на Нобелевскую премию. Одно дело, если шведский или английский — ваш родной язык, и совсем другое, если ваш бессмертный роман или тем более стихи создавались на суахили или фарси. Хорошо, если вы писатель достаточно известный и много издавались. Однако бывает и так, что перевода произведений вновь номинированного автора ни на один из основных европейских языков не существует и никто из членов академии не владеет языком оригинала. Тогда в дело вступают переводчики со стороны. Имена авторов этих эксклюзивных творений хранятся в секрете, сами переводы нигде не печатаются и доступны лишь членам Шведской академии. Широкой публике они могут стать доступными лишь через 50 лет — именно столько действует запрет на разглашение тайн нобелевской академической "кухни".
Разумеется, не все здесь зависит от мастерства переводчика. Сама ситуация сравнения оригинального текста одного автора с переводом — пусть и хорошим — произведений другого изначально ставит их в неравное положение. Просто потому, что оригинал и перевод, как известно, не одно и то же. Если для русского читателя "Тихий Дон" — роман о великом историческом переломе, ценимый многими отечественными читателями за своеобразие языка, то англоязычные читатели воспринимают эту книгу как грубоватый этнографический вестерн.
Хрестоматийной стала история с известными всем романами Марка Твена о Томе Сойере и Геке Финне: как оказалось, их практически невозможно перевести на русский язык. Ибо в английском времен Твена существовало такое явление, как "негритянская речь" (не просторечная или неграмотная, а именно особый вид речи), а в русском его не было и быть не могло. И несколько придуманных словечек — вроде слова "масса" (вместо "мистер") — ситуацию не спасали: нельзя перевести то, чего в другой культуре попросту не существует. Наверное, поэтому и Гоголь практически непереводим на английский: одно дело читать "Вечера на хуторе близ Диканьки" и совсем другое — "Evenings on a farm near Dikanka".
Но даже если вы пишете по-английски, это не значит, что трудностей с пониманием не будет. Пример тому — произведения нового лауреата Нобелевской премии. В его романах и рассказах часто используется тринидадский диалект английского, вероятно, столь же — если не более — экзотический для английского уха, как "негритянская речь" для американского.
Сам Найпол, известный своей иронией и тонким чувством юмора, с горечью отметил: "Я нахожусь в странной и весьма подозрительной ситуации: индиец по происхождению, пишущий на английском для английских читателей о неанглийских персонажах, говорящих на своем собственном варианте английского языка. Иногда я думаю, что для меня было бы лучше, если бы мои произведения выходили в переводе".
Как завещал великий Нобель?
 |
Вот со словом "идеалистический" как раз и возникло больше всего проблем. С одной стороны, его предлагали переводить со шведского и как "идеальный", и как "идущий в направлении идеала", и даже как "отражающий современное представление об идеале". Что, заметим, не одно и то же.
С другой — непонятно, что понимал сам Нобель под этим словом. По мнению одного из друзей Нобеля, для него, известного анархистскими взглядами, "идеальным" было произведение, полемизирующее или прямо критикующее сложившуюся политическую систему, религию или институт семьи.
По мнению же другого исследователя, под "идеалом" Нобель понимал принесение наибольшего блага человечеству (подобная фраза также присутствует в завещании в том месте, где речь идет не отдельно о литературной, а обо всех пяти премиях). Наконец, в самом тексте завещания слово idealisk ("идеалистический", "идеальный") прописано нечетко: последние две буквы — sk — написаны поверх другого суффикса. Предположительно, Нобель сначала написал idealiserad ("идеализирующий"), но потом изменил его на прилагательное idealisk, имеющее в шведском гораздо менее определенное значение.
Скорее всего, как предположил недавно один из членов Шведской академии, Нобель сомневался в формулировке и так и не смог прийти к какому-либо окончательному решению.
Неуверенность Нобеля стала еще одним поводом упрекнуть Шведскую академию — на сей раз в неточном следовании завещанию. Так, известный шведский драматург Август Стриндберг (премию, заметим, так и не получивший) недоумевал по поводу самого первого выбора академиков: какой же Сюлли-Прюдом идеалист? Он самый настоящий материалист.
Последующая история Нобелевской премии по литературе стала чередой лингвистических экспериментов со словом "идеалистический" и попыток истолкования завещания Альфреда Нобеля — в зависимости от представлений той или иной эпохи об "идеальном" и "идеалистическом".
ВИКТОРИЯ МУСВИК
 |
|