В этом году гран-при "Кинотавра" получил фильм Анны Меликян "Pro любовь". Картина снята в рекордно короткие сроки на рекордно маленькие деньги. Количество юмора и позитива обратно пропорционально материальным вложениям. Плюс точный расчет. "Pro любовь" состоит из нескольких новелл, каждая из которых написана под определенную аудиторию. И герои, которых играют Рената Литвинова, Михаил Ефремов, Евгений Цыганов, Владимир Машков, Равшана Куркова, Юлия Снигирь, Юрий Колокольников и другие звезды,— в каждой свои. Накануне выхода "Pro любовь" в широкий прокат мы встретились с Анной, чтобы узнать, откуда у женщины, которая одновременно является режиссером, продюсером и сценаристом, столько оптимизма.
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына
— Сколько раз за последнее время вас спросили "что такое любовь"?
— Уже не сосчитаю. Как раз на эту тему я выложила на странице фильма в Facebook ролик с закрытого показа в Москве. Нас там все об этом спрашивают. И столько вокруг "бабочек в животе" и всякой романтической мути, что подташнивает. В итоге я сказала, что в любви нет ничего хорошего, и на меня все набросились. Мол, как это, режиссер, который снял главный фильм года о любви, неожиданно выступил с заявлением, что любовь — это боль.
— Действительно, неожиданно.
— Ну конечно, я считаю, что любовь — это самое главное в жизни. Но когда ты говоришь об этом каждый день, ужасно устаешь от всего этого позитива, источником которого сама же и являешься. Запускается обратная реакция.
— После гран-при на "Кинотавре" вас стали называть самой успешной российской женщиной-режиссером.
— По-моему, "женщина-режиссер" звучит ужасно. Хотя я не отрицаю того, что я женщина и снимаю кино на женские темы. Это нормально. Наверное, было бы странно, если бы после просмотра моего фильма у людей возникало ощущение, что его снял мужчина. Наверное, это говорило бы о том, что со мною что-то не в порядке.
— Чем тогда плохо "женское кино"?
— Отношением. Тем, что есть нормальное мужское кино и кино, в котором девочки сублимируют нерастраченную женскую энергию.
— Это если говорить о результате. А съемочный процесс? Разве режиссер — женская профессия?
— Профессия, конечно же, мужская как минимум по двум причинам. Первая в том, что работать режиссером — тяжелый физический и моральный труд. Вторая — это семья и дети. Совмещать довольно сложно, потому что режиссер — одна из тех профессий, которые забирают тебя целиком. Я всегда говорю, что мужчине проще. Для него дом и семья — тыл. Мужчина как моряк в море, ушел и вернулся. Женщина не может себе такого позволить. Как уйдешь от ребенка, который нуждается в тебе каждый день?
— Свой первый полнометражный фильм "Русалка" вы снимали во время беременности?
— Да, "Русалку" мы снимали вместе с Сашей.
— А если ваша дочь захочет стать режиссером, что скажете?
— Скажу ей то, что сказал нам, студентам-первокурсникам, в первый день нашей учебы Сергей Соловьев (Анна окончила факультет режиссуры игрового кино ВГИКа, мастерская С. А. Соловьева и В. Д. Рубинчика.— "Стиль. Женщины"). "Друзья мои, если у вас есть хотя бы одна причина, по которой вы можете этим не заниматься, я вас прошу, наберитесь мужества, вставайте и уходите". Я абсолютно с ним согласна. Если это не ваше место, вы будете страдать. Но если ваше, если профессия выбрала вас сама, то, конечно, находиться в ней — счастье. Так что если Саша решится, отговаривать не буду: что же я — враг своему ребенку?
— Но бывает, человек счастлив — пишет, снимает, а результат на троечку. Сможете подрезать ребенку крылья?
— Сложный вопрос. С одной стороны, ты, как профессионал, видишь, что твой ребенок бездарен. Но это же твой ребенок. Есть у меня одна теория на этот случай. Я думаю, если человек счастлив делать что-то — пусть делает. Никакого вреда он этим никому не принесет.
— В тот первый день во ВГИКе кто-то из ваших однокурсников вышел?
— Сразу нет. Со временем. В тот день нас было в аудитории сорок человек. Диплом получили пятеро.
— Это нормально — сразу после школы поступать на режиссера?
— Мой случай нетипичный. Притом что мои родители никак не связаны с кино, я всегда знала, чем буду заниматься. В детском саду я ставила спектакли, а в школе стала "главным школьным режиссером". А вообще понять в семнадцать лет, что ты хочешь снимать кино, довольно сложно. Это сейчас у всех смартфоны. Ребенок может снять ролик, смонтировать, выложить в интернет и понять: хочу делать кино. В то время, когда училась я, такого не было. Тогда снимали на пленку. А это очень трудоемкий технический процесс. Вне профессиональной среды не попробуешь. Главный творческий конкурс на режиссерском факультете во ВГИКе был — написать рассказ. Подразумевается, если ты умеешь рассказать историю на бумаге, возможно, сумеешь рассказать ее на пленке. Хотя это совершенно ни о чем не говорит. Может, у человека дар к писательству. Только когда он начинает снимать на камеру, становится понятно, есть ли у него кинематографический ген.
— Между женщинами-кинематографистами есть некая профессиональная солидарность?
— В мире проходит масса феминистских фестивалей. Меня постоянно на них приглашают. Но я ни разу в жизни, даже будучи студенткой, не соглашалась. Для меня это такой кошмар — город женщин. Представляю себе: выхожу с утра на завтрак, а там одни бабы. На фестивале интересно пообщаться с людьми. Какая разница, мужчина или женщина? Для меня важно, талантливый человек или нет. Вот сейчас делают альманах "Питер, я люблю тебя", в котором одни женщины. Почему? Пусть тогда это будут все блондинки. Или все брюнетки.
— Как вам удалось сделать настолько точные мужские маркеры для персонажей Машкова и Цыганова в "Pro любовь"?
— Мне было важно, чтобы мужская и женская линия уравновешивали друг друга. Я дала картине все женское, все сопли, весь романтизм, а за мужской подход и цинизм отвечал мой соавтор Андрей Мигачев. Нет, конечно, я могу написать про мужчин. Но зачем, когда рядом есть мужчина, который не только лучше понимает мужскую психологию, но и может талантливо ее подать. Послушайте, как говорят персонажи Ефремова, Машкова, Цыганова,— женщина не может так написать. Мы в тех же ситуациях пользуемся другими словами.
— Что вам мешает каждый год выпускать в прокат новый фильм?
— Чтобы работать в таком режиме, нужно ничем другим не заниматься. Ребенок не мешает. Но когда у тебя есть продюсерская компания и ты как полноценный работник должен выезжать, работать и миллион вещей контролировать, на творчество остается мало времени. Нельзя с девяти до шести быть в офисе, а потом с шести до двенадцати писать сценарий.
— Что дает продюсерская компания кроме денег и того, что отнимает время от творчества?
— Деньги — это немало. Я вообще, честно говоря, не понимаю, на что живут режиссеры в нашей стране. Для меня это загадка. Если ты не фигачишь на этих сериалах, то твой вроде бы хороший гонорар, если его растянуть на три года, до съемок следующего фильма,— это копейки. По большому счету, да, наверное, работа продюсером меня отвлекает. Но деньги дают ощущение независимости. А такому человеку, как я, это нравится.
— "Pro любовь" — ваш первый полностью самостоятельный фильм. Как Анне-режиссеру работалось с Анной-продюсером?
— Мне с собой договориться легче, чем когда есть отдельный человек, который управляет бюджетом. Это не значит, что я начинаю сорить деньгами и позволять себе все. Я сажусь, считаю и решаю, на чем я сэкономлю, а где категорически экономить не буду. Мне нравится нести всю ответственность — и за творчество, и за деньги.
— Какой бюджет у "Pro любовь"?
— Это мой самый экономный фильм. Бюджет — 50 миллионов. Когда я кому-то рассказываю, люди удивляются, как можно снять такое кино с таким количеством звезд и объектов так дешево.
— А смотрится дорого. Вы так здорово умеете считать?
— Такая данность. Либо ты снимешь за эти деньги, либо не снимешь. По-хорошему, такой фильм должен сниматься дней сорок. Но у нас не было денег, мы поджались и уложились в 25. Все это время мы практически не спали. Заканчивали утром смену, ночные актеры уходили домой спать, тут же подъезжала свежая партия, и мы продолжали.
— Допинг?
— Любовь. У нас была молодая команда. У всех горел глаз. Помню, едем мы с оператором на съемку, и он говорит: "Какое это классное чувство, когда тебе хочется на работу".
— Разве для людей творческих профессий это не обычное состояние?
— У меня чаще всего так. Но люди работают и зарабатывают в разных киногруппах. И там не так. Так бывает очень редко, когда проект попадает на волну всеобщего счастья. Этого очень не хватает. Люди ведь не только про подхалтурить.
— Вам что, удалось собрать команду идеалистов?
— Нет, правда, бывают ситуации, когда слово "деньги" уходит на второй план. Я сейчас готовлюсь снимать короткометражный благотворительный фильм. Создала под него закрытую группу в Facebook. Откликнулись все — операторы, продюсеры, художники, звукорежиссеры, музыканты — лучшие люди в этой стране пишут: "Можно, мы поучаствуем?" Люди чувствуют, что затевается что-то интересное, и хотят быть частью этого интересного. Готовы бросить ради этого все свои дела. Причем совершенно бесплатно. У меня все внутри разрывается от такого отношения.
— Это приятно — быть эпицентром большого творческого проекта?
— Это страшно. В какой-то момент все вокруг превращается в гигантскую, не контролируемую тобой машину. Куча специалистов — серьезных парней, взрослых женщин — ищут какие-то предметы. На площадке караваны, люди все с рациями, все знают свое дело. И только ты сидишь и думаешь: "Господи, что я-то тут делаю?" Ведь, по сути, они экранизируют твои фантазии. И еще очень страшно подвести всех этих людей. Наверное, это худшее, что может случиться,— когда артисты, которые у тебя снимались, выходя из зала после премьеры, опускают глаза. Пока такого, к счастью, не было. Для меня это смерти подобно.
— Снимаете без права на ошибку?
— Провал сразу виден кинокритикам. А когда ты внутри процесса, когда этот ребенок только родился, вряд ли ты можешь сразу понять, хорошо это или плохо. Так получилось, что я все свои фильмы показывала в первый раз на "Кинотавре". И каждый раз это кошмар. Накануне мы чуть ли не в ночь заканчиваем, я беру коробочку с фильмом и сажусь в самолет. И вот я стою в зале и слушаю реакцию публики. Честное слово, сама я в этот момент ничего не понимаю и готова к полному провалу. Готова сказать себе: ну да, сняла говно.
— И что дальше? Признать себя профнепригодной?
— Почему? Плохой фильм — это тоже часть пути. Раз случилось, значит, зачем-то это было нужно.
— В ваших фильмах есть что-то, чтобы можно было сразу сказать: вот фильм Анны Меликян?
— Мое кино неразрывно связано со мной. То есть сама история может быть придуманная, но она окрашена какой-то эмоцией, в которой я живу в данный период времени. Мое кино — это моя жизнь, и как она пойдет дальше, я не знаю — буду ли я петь и танцевать или буду грустить.