Женевское совещание глав правительств четырех держав — СССР, США, Великобритании и Франции,— проходившее в июле 1955 года, теперь вспоминают только историки. Однако оно стало дебютом наследников Сталина на международной арене, которые собирались вывести страну из долгой изоляции и к тому же пытались получить серьезные деньги в обмен на улучшение отношений с Западом.
Фото: А. Новиков/фотоархив журнала "Огонек" / А. Новиков/фотоархив журнала
Фото: Фотоархив журнала "Огонек" / Фотоархив журнала
Фото: А. Новиков/фотоархив журнала "Огонек" / А. Новиков/фотоархив журнала
Фото: Фотоархив журнала "Огонек" / Фотоархив журнала
Фото: А. Новиков/фотоархив журнала "Огонек"
Фото: Фотоархив журнала "Огонек" / Фотоархив журнала
Фото: А. Новиков/фотоархив журнала "Огонек" / А. Новиков/фотоархив журнала
Фото: А. Новиков/фотоархив журнала "Огонек" / А. Новиков/фотоархив журнала
Фото: А. Новиков/фотоархив журнала "Огонек" / А. Новиков/фотоархив журнала
"Идея принадлежала Черчиллю"
За десятилетия, прошедшие со времени проведения совещания глав правительств четырех держав в Женеве, подзабылось и оно само, и возникший после его окончания термин — "дух Женевы". И это довольно странно, учитывая то, какие надежды на него возлагались и как освещалось это событие, которое, как казалось тогда, может раз и навсегда положить конец конфронтации СССР и Запада.
О том, какое значение придавали встрече в Женеве руководители СССР, можно судить хотя бы по тому, что подготовка к нему стала поводом для смены главы советского правительства. Первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев вспоминал:
"Идея Женевской встречи принадлежала, по-моему, Черчиллю. Он считал, что надо установить контакты с новым руководством СССР, чтобы не опоздать. Черчилль полагал, что следует воспользоваться смертью Сталина. Новое руководство СССР пока еще не окрепло, и с ним можно будет договориться: "нажать" на него с тем, чтобы вынудить его к соглашению на определенных условиях. В зарубежной печати стало появляться много материалов о том, что руководителям четырех великих держав необходимо встретиться. Мы тоже стояли за такую встречу...
Через дипломатические каналы мы навели контакты, провели консультации, договорились о дате встречи (июль 1955 г.) и избрали местом встречи Женеву. Председателем Совета Министров СССР к тому времени стал Булганин. Я сказал бы, что подготовка Женевской встречи имела некоторое значение для освобождения Маленкова с поста председателя Совета Министров. С деловыми качествами Маленкова мы ближе познакомились, когда умер Сталин. Маленков оказался человеком совершенно безынициативным и в этом смысле даже опасным, он слабоволен и слишком поддается чужому влиянию. Не только нажиму, а просто влиянию других".
Конечно, Хрущев лукавил. Ведь истинной причиной отставки Маленкова было желание первого секретаря ЦК избавиться от опасного конкурента в борьбе за абсолютное лидерство в стране. Но подготовка к встрече с лидерами велась очень серьезно, хотя и напоминала сборы крестьян, отправляющихся в большой и совершенно чуждый им город.
Возглавить делегацию должен был новый председатель Совета министров СССР Н. А. Булганин.
"Ведь это была встреча глав правительств,— рассказывал Хрущев.— Главой государства и правительства в США был президент Эйзенхауэр. Другие западные лидеры были главами правительств. Премьером Великобритании являлся Иден, Францию представлял премьер-министр Эдгар Фор. Когда мы обсуждали в Президиуме ЦК партии состав делегации, то решили, что в Женеву должен поехать Молотов как министр иностранных дел. И в других делегациях премьеров сопровождали министры иностранных дел".
Мы считали, что США нам могли бы дать в кредит что-то около 6 млрд долларов
Но, как замечал Хрущев, "Булганин в вопросах международной политики тоже не смог проявить должного понимания и оказался человеком, не способным к дипломатическим переговорам". Поэтому первый секретарь ЦК КПСС тоже вошел в состав делегации.
Однако такой состав делегации не гарантировал успеха. У Булганина и Хрущева не было никакого опыта в международных делах. А Молотов, как считал первый секретарь ЦК, был слишком недипломатичным дипломатом:
"Он резок до крайности. Когда он возражает, то даже лицо искажается. Его участие в делегации не располагало к поиску согласия. Я сомневался, что при его участии составится делегация, на которую можно положиться".
Чтобы добиться успеха на переговорах решили задействовать личные связи:
"Министром обороны,— вспоминал Хрущев,— тогда у нас был Жуков. Я имел к сему такие соображения: Жуков во время войны поддерживал очень хорошие отношения с Эйзенхауэром, а это могло способствовать лучшим контактам нашей делегации с представителями США. Да и личные контакты Жукова с Эйзенхауэром могли быть полезны для нас".
Кроме того, в ходе подготовки решили, что за организацию обеспечения безопасности и информирования делегации должен отвечать лично председатель КГБ при Совете министров СССР генерал армии И. А. Серов, которого сопровождала команда сотрудников 9-го управления КГБ, отвечавшего за охрану высших должностных лиц, и группа разведчиков из Первого главного управления КГБ.
Как водится, перед началом встречи в Женеву доставили разнообразные деликатесы для делегации и угощения партнеров по переговорам. Казалось бы, все было готово для решения важной задачи переговоров:
"Мы хотели,— рассказывал Хрущев,— как-то договориться насчет возможности получения кредита у Запада для ликвидации последствий кровопролитной войны и того разорения, которое нам она принесла. Мы считали (еще в первые дни после окончания войны нам делали намеки), что США нам могли бы дать в кредит что-то около 6 млрд долларов. Такая цифра фигурировала тогда, как я слышал это от Сталина. Конечно, мы хотели получить такой заем".
"Его друг, Жуков, не несет ответственности"
Однако с самого начала все пошло не так, как хотелось.
"Приехали в Женеву,— вспоминал Хрущев.— Самое прибытие нас на ее аэродром выглядело не совсем выгодным для нас. Делегации США, Англии и Франции прилетели на четырехмоторных самолетах. И это выглядело внушительно. Мы же прилетели скромно, на двухмоторном Ил-14. Это, если можно так выразиться, несколько принижало солидность нашей делегации, ибо наш самолет не свидетельствовал о высоком уровне развития советской авиационной техники. Западные лидеры тут явно подавляли нас, особенно США: Эйзенхауэр прилетел туда на великолепном четырехмоторном самолете".
Камнем преткновения оказался вопрос об объединении двух германских государств. Еще до начала переговоров было подготовлено заявление Н. А. Булганина по германскому вопросу, в котором говорилось:
"Задача объединения Германии неотделима от безопасности Европы в целом. Именно поэтому Советское правительство предупреждало правительства США, Англии и Франции, что ремилитаризация и вовлечение Западной Германии в военные группировки некоторых держав делают невозможным ее объединение с миролюбивой Германской Демократической Республикой. Однако парижские соглашения, предусматривающие восстановление милитаризма в Западной Германии и вовлечение ее в Западноевропейский союз и в Северо-Атлантический блок, были ратифицированы. Тем самым единство Германии приносится в жертву военно-стратегическим планам организаторов указанных группировок, направленных против Советского Союза и стран народной демократии".
Нам стало известно, именно от наших источников, что в лагере западных держав возникли определенные разногласия
Представители западных держав настаивали на том, чтобы вопрос об объединении Германии решался на свободных выборах в обеих ее частях. И достичь компромисса на переговорах не удавалось. Сотрудник советской разведки В. К. Радченко вспоминал:
"Главным и постоянным моим заданием во время саммита были встречи с очень важным нашим источником, как мы выражаемся, "ценным" агентом. Было принято решение встречи в Женеве не проводить — слишком маленький город, переполненный агентами спецслужб. Поэтому на встречи я выезжал в городки франкоговорящей Швейцарии, расположенные в основном на берегу Женевского озера... Нам стало известно, именно от наших источников, что в лагере западных держав возникли определенные разногласия: и англичане, и французы заявили, что не смогут безоговорочно присоединиться к позиции американцев, так как было очевидно, что такая постановка вопроса абсолютно неприемлема для Советского Союза. Вскоре эта отличающаяся от американской позиция была высказана премьер-министром Франции Фором".
Но последнее слово оставалось за американцами, и советская делегация возлагала большие надежды на встречи маршала Жукова и президента Эйзенхауэра. Старые друзья не раз беседовали, но результата от этих встреч оказалось не больше, чем от основных переговоров. В стенограмме беседы, проходившей 23 июля 1955 года, говорилось:
"Он, Эйзенхауэр, сделал все от него зависящее, чтобы лояльно работать совместно с другими делегациями в надежде на то, что это приведет к положительным результатам. Однако, когда министры иностранных дел приступили к обсуждению директив для октябрьского совещания министров, Молотов заявил, что некоторые пункты, которым американская делегация придает большое значение, являются неприемлемыми. Это вызвало разочарование у него, Эйзенхауэра, так как он, со своей стороны, пошел на большие уступки и считал, что Советская делегация могла бы принять те небольшие предложения, которые внесла делегация США, имея в виду облегчить дело воссоединения Германии. Возражения Советской делегации против некоторых пунктов американского проекта директив для министров иностранных дел существенно затрудняют работу совещания. Он, Эйзенхауэр, понимает, что его друг, Жуков, не несет ответственности за это, но он хочет, чтобы Жуков понял, что германский вопрос имеет большое значение в США, значительная часть населения которых, в том числе и он сам, состоит из выходцев из Германии".
"Мы ни о чем не договорились"
Не много дали и неформальные встречи делегаций:
"После официальных заседаний,— вспоминал Хрущев,— как это принято согласно международным правилам вежливости, каждая делегация в определенный вечер приглашала другую делегацию на обед или ужин. Там продолжался обмен мнениями уже после официальных переговоров. На пленарных заседаниях делегаций четырех держав тоже шел обмен мнениями, и каждая делегация высказывала свою точку зрения. А во время обедов та или другая делегация прощупывала гостей по всем вопросам, которые ее интересовали. И хотя мы ни о чем не договорились, но поняли, что можем разговаривать за столом переговоров".
Несмотря на неоднократные заявления о миролюбии СССР, ничего не вышло и с получением кредита:
"У нас,— рассказывал Хрущев,— давно уже завелась тяжба с американцами по вопросу наших платежей за их поставки по ленд-лизу. Мы отказывались платить, заявляя, что заплатили достаточную цену, проливая в войне кровь нашего народа. Однако во время переговоров в Женеве мы согласились выплатить часть той суммы, которую с нас требовали американцы, как условие предоставления нам нового кредита в размере 6 млрд долларов, и на длительный срок. Мы считали, что на таких условиях можем отдать платежи за ленд-лиз американцам".
Мы вернулись оттуда, не добившись желаемых результатов
Главным результатом переговоров стал раскол между членами советской делегации. Сын первого секретаря ЦК КПСС — С. Н. Хрущев вспоминал:
"В Женеве Молотов не упускал случая выговорить отцу, пока приватно, за каждое "отступление от протокола", вмешательство в прерогативы главы делегации, а они происходили почти ежедневно. Булганину тоже доставалось от Молотова уже за инфантильность".
Ну а единственным итогом совещания глав правительств четырех держав стал "дух Женевы" — эвфемизм, маскирующий отсутствие реальных результатов. Хрущев в мемуарах старался доказать, что все окончилось не так уж и плохо:
"Мы вернулись оттуда, не добившись желаемых результатов. Но это будет не совсем точно. Все-таки результат имелся: мы как-то нарушили изоляцию, которая существовала раньше вокруг нас. Это выразилось хотя бы в том, что Англия пригласила нас в гости, и мы это приглашение приняли. По тому времени это являлось хоть каким-то прорывом фронта".