Фестиваль театр
Фото: Mara Bratos
На фестивале NET, проходящем при поддержке Фонда Михаила Прохорова и департамента культуры Москвы, показали "Гамлета", поставленного Оливером Фрличем в Молодежном театре Загреба. Рассказывает АЛЛА ШЕНДЕРОВА.
"Вывести театр за пределы безопасности" — так формулирует свое кредо Оливер Фрлич. 39-летний хорват считается главным театральным провокатором всей бывшей Югославии. Его наперебой приглашают на постановки в Западную Европу, а дома, в Хорватии, он получает письма с угрозами. Каждый спектакль Фрлич начинает с разговора о своей распавшейся на части стране, а приходит к размышлениям об агрессивно-инфантильной природе современного человечества. В недавнем "Комплексе Ристича", ставшем гвоздем последнего Белградского интернационального фестиваля (БИТЕФ), он представил Югославию в виде карты, на шесть частей которой (столько республик входило в состав СФРЮ) по ходу действия мочились участники спектакля. "Они делали это не потому, что я не уважаю страну, а потому, что я против государства и его давления" — примерно так объяснял Оливер Фрлич в Москве во время встречи с русскими зрителями после "Гамлета".
На первый взгляд по сравнению с рассказами очевидцев (Фрлич приехал в Россию впервые) его "Гамлет" — зрелище куда более спокойное и простое, чем, скажем, тот же "Комплекс Ристича", который автору этих строк довелось посмотреть в кипящем от страстей зале БИТЕФ. Но это только кажется.
Оттолкнувшись от слов Гамлета о том, что "на брачный стол пошел пирог поминный", и от его же реплики об убитом Полонии, который пребывает на ужине — "на таком, где ужинает не он, а где едят его", режиссер превратил действие в трапезу: герои сидят за столом и тщательно пережевывают мясо. Вообще-то эти царственные особы ведут себя довольно по-свински — в прологе, то бишь на поминках по старому Гамлету, даже вскакивают на стол, извиваясь под жаркий балканский рок, но, впрочем, быстро опоминаются под мрачным взглядом долговязого официанта Гамлета. Актеров всего девять — у каждого, кроме Гамлета (Крешимир Микич), по несколько ролей. Что тот солдат, что этот — история власти движется от предательства к предательству, от убийства к убийству. Клавдий (Сретен Мокрович) мгновенно превращается в тень Гамлета-старшего, который, по всей видимости, был тем еще мурлом, завладевшим страной после убийства старшего Фортинбраса. Не важно, кого в данный момент играет рыжая красотка Нина Виолич — Офелию или Гертруду, важно, что обе пытаются приласкать Гамлета: чтобы размяк и был не так опасен. Люди делятся на совсем небольшое число типов и действуют как заведенные механизмы — в рамках давно наезженной колеи. И лишь долговязый хмурый Гамлет не ест, а только курит. Как такого не предать — он же портит всю игру. Вот Горацио (Горан Богдан) и предает его, обведя сначала глазами ряды зрителей. Стол, за которым сидят актеры, стоит в центре зала, а публика сидит по четырем сторонам, как на ринге. И, как в спорте, сразу видит, на чьей стороне сила. До поры непонятным остается только персонаж, которого играет Миливой Беадер: он нарезает карманным ножом мясо и ест, пока внушительная гора костей на тарелке не напомнит про знаменитый антивоенный перформанс Марины Абрамович. Потом он встанет и привычным жестом заломит Гамлету руки — чтобы Розенкранцу с Гильденстерном было удобнее макать его головой в таз: так проходит допрос после убийства Полония. Потом он выроет могилу Офелии, а потом вместо монаха прочтет над ней молитву.
Сократив, но практически не поменяв текст Шекспира, Фрлич в какой-то степени ставит спектакль о себе: о том, например, как его постановки отвергает сегодняшнее хорватское общество — слишком резкие, неприятные темы он предлагает. Вот и его Гамлет за полтора часа спектакля ломает все ритуалы, душит, не в силах вынести ее сумасшествия, Офелию (остальные спокойно за этим наблюдают — она же сумасшедшая, зачем ее защищать), превращает похороны в драку. И в конце концов так надоедает партнерам, что они, как бывает с детьми, когда кто-то один портит привычную игру, дружно хватают его, кладут на стол — и ожившая Офелия-Гертруда перерезает ему карманным ножом горло. Так, что в крови вымазываются все.
Как когда-то Набоков в "Приглашении на казнь", Фрлич показывает механизм самосохранения человеческого стада, отторгающего индивидуальность. Изгонять или убивать такую белую ворону непременно надо всем миром, чтобы подельниками стали все. А если подельниками стали все и жертва уже перестала дергаться, то получается и преступления не было. И только тут понимаешь, почему Фрлич посадил публику вокруг стола. Не для сопереживания, а для соучастия.