«Все упирается в Башара Асада»

В Вене в четверг стартуют новые переговоры по сирийскому урегулированию. Ранее стало известно, что Россия добилась участия в них Ирана. США и Саудовская Аравия сняли свои возражения против участия страны в обсуждении. Переговоры также продолжатся в пятницу, уже в расширенном формате, с участием еще нескольких ведущих европейских и региональных государств. Главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН, политолог Георгий Мирский обсудил тему с ведущей «Коммерсантъ FM» Оксаной Барыкиной.

— Можно ли считать участие Ирана победой российской дипломатии?

— Да, это победа России, но это еще не победа Сирии. Почему это можно считать победой России? Потому что все понимают, что только жесткая настойчивая позиция Москвы смогла, в конце концов, склонить Запад к тому, что он согласился пригласить Иран, только так. Это показывает, что те, кто думает, что Россия — уже какой-то изолированный изгой, жестоко просчитались, Россия в центре мировых событий. Правда, надо учесть, что этому способствовало предложение Ирана, я имею в виду не то, что недавно они договорились по проблеме ядерного вооружения Ирана, ядерной программы, вернее.

Сейчас, поскольку ясно, что войны уже не будет, можно с Ираном более мягкую позицию занимать. Уже Соединенные Штаты не так жестко и непримиримо относятся к Ирану. Что касается того, можно ли считать это победой Сирии, перспективы какие, что будет политическое урегулирование, я в это не верю. Для того чтобы было политическое урегулирование, нужно привлечь в этот фронт борьбы против ИГИЛ (террористическая организация «Исламское государство»; запрещена в России. — «Ъ FM») две силы.

Во-первых, это «Свободная сирийская армия», то есть это войска, бывшие дезертиры, те, которые четыре года назад дезертировали в Турцию и там создали эту вооруженную группировку. Это светская, не исламистская организация. И во-вторых, это «Братья-мусульмане», то есть это так называемые умеренные исламисты, исламисты, но, скажем, такие, как в Турции. Вот эти две силы, которые четыре года воюют, нужно их привлечь. Я думаю, что это практически невозможно, потому что люди воюют четыре года, проливали кровь, хоронили товарищей, и сейчас, чтобы они согласились жить опять в стране, во главе которой стоит Башар Асад, я думаю, это маловероятно, очень маловероятно. Но будут предприниматься, конечно, попытки, но я думаю, это не получится.

Все упирается в эту фигуру не потому, что это какой-то незаменимый человек, великий любимый вождь и так далее, нет. Он для алавитов, которых он представляет, и которые фактически правят в стране, является символом, и люди боятся, что стоит только ему уйти, и начнется процесс крушения всех привилегированных позиций алавитов.

Это невозможно для них. С другой стороны, если представить сейчас, как сейчас на Западе пишут, что и Путин начнет его сдавать постепенно, я в это не верю совершенно. Так же, как я не верил, когда он прилетал сюда на днях, что с ним велся разговор о том, чтобы он примирился с перспективой постепенного ухода от власти.

Я думаю, что этого нет хотя бы потому, что уход Асада сейчас будет во всем мире воспринят, и у нас в том числе, как поражение Путина.

Дело в том, что тогда будет вроде бы выглядеть это так, что четыре года назад Путин сделал ставку не на ту лошадь и четыре года поддерживал этого человека, а в конце концов сдался и под нажимом американцев уступил. Понимаете, под нажимом Америки уступить, те, кто знают характер Путина, наверное, поймут, что это не получится.

— Георгий Ильич, но компромисс-то будет в результате?\

— Так вот я же и говорю, что я в это не верю. Какой компромисс? Что можно сделать? Либо он остается, либо он уходит. Если он уходит, то это поражение Путина, потеря лица, это значит, что Россия уступила под нажимом Америки. Не верю я в это, не верю.

— То есть война так и будет продолжаться? Что будет дальше?

— А оставить его означает, что все те враги, с которыми он борется, они тогда для чего четыре года проливали кровь и хоронили своих товарищей? Кто на это пойдет? Они будут воевать, поэтому сейчас тупик.

— То есть эти переговоры, которые пройдут в Вене, что-то принесут вообще, или так все и продолжится?

— Ничего они не принесут, кроме видимости. Видимость может быть. На самом деле, по существу, все упирается, как ни странно, в фигуру этого человека, который сам по себе незначительный, совершенно заурядный, и как политик он обанкротился, он не смог за четыре года справиться со всеми своими врагами, хотя он имел прекрасное российское вооружение, он не смог.

Он не диктатор, он не Гитлер, не Сталин, не Мао Цзэдун, не Саддам Хусейн, он человек более или менее интеллигентный, приличный даже, но, тем не менее, так сошлось все, что сейчас в него все упирается. Я думаю, что ничего из этого не получится, будет продолжаться война. Я не вижу, чтобы сирийская армия сейчас обладала такой силой, что даже при помощи российской авиации смогла бы одолеть всех своих врагов, четырех врагов.

— Россия так и будет тоже продолжать участвовать, то есть это история затяжная?

— До какого-то момента. Легко влезть в эту войну, а выйти из нее гораздо труднее. Вот сейчас у Путина встанет вопрос о том, а дальше-то что? Вот пройдет время, эта армия никаких побед пока что не одержала, она двигается черепашьим ходом, захватывает несколько городишек в неделю, а дальше что? Опять бомбить и бомбить без конца? Это слишком дорого стоит.

Вот почему я сейчас не вижу никакого выхода из этого положения. Будут воевать, истощать друг друга и проливать кровь. К сожалению, это так. Сирия как единое государство погибает. И я не вижу возможности для того, чтобы, поскольку с воздуха войны не выигрываются, ни одна война не выигрывается ударами с воздуха. С другой стороны, Путин сказал, что он сухопутные наши силы не пошлет туда. Кто будет, кто будет уничтожать ИГИЛ? Плохо дело, вот и все.