Артем Оганов о том, какая наука главная в XXI веке: «Я считаю, что XXI век — это все же век биологии. XIX век — это век химии, XX век — век физики, а XXI — это век биологии. Если бы я мог заново родиться, я бы дважды подумал, стать ли мне кристаллографом или биологом. Ну, наверное, все равно бы решил стать кристаллографом, но во всяком случае, стать молекулярным биологом или биохимиком — это правильное предназначение для думающего человека в XXI веке. Нобелевскую премию дали, конечно же, заслуженно, но это не химия, это биология реально».
О сути открытия лауреатов Нобелевской премии по химии: «За что дали? За исследование механизма репарации или починки, ремонта ДНК. ДНК — это молекула, которая, как мы знаем, несет наследственную информацию в нашем организме, когда клетки делятся, они производят свои идентичные копии именно по лекалу, которым является ДНК. Когда от двух родителей, когда сливаются две клетки материнская и отцовская, возникает оплодотворенная яйцеклетка, из нее потом развивается целый человеческий организм опять же по лекалу, которым является ДНК, состоящая из одной спирали отцовской, одной материнской. И это лекало, эта молекула, очень длинная полимерная молекула ДНК как и, в общем, любая молекула, может повреждаться благодаря воздействию окружающей среды. Например, если излучение взаимодействует с этой молекулой, грубо говоря, рентгеновский квант попадает в эту молекулу, выбивает из нее какой-то атом. Химическое видоизменение ДНК — то что называется «мутация». Мутировавшая ДНК производит не совсем идентичные копии самой себя, а копии с несколько измененными свойствами. В большинстве случаев мутация — это изменение к худшему. В некоторых случаях это изменение к лучшему, но все же редко. В большинстве случаев мутация — это плохо.
Слишком много источников в окружении ДНК может приводить к мутациям, к химическим видоизменениям. Это может быть излучение рентгеновское, гамма-излучение, ультрафиолет, да все что хотите. Это могут быть химические агенты, такие как табачный дым, например, это может быть минеральная пыль, которая тоже химически взаимодействует с клеткой, вызывает затем мутацию ДНК. Это может быть много чего. ДНК не в вакууме же существует, а в клетке, в которой все меняется и все очень сложно. Повреждения будут накапливаться. Повреждения будут происходить неизбежно. И они будут накапливаться, если их не починить. Если не чинить эти повреждения, достаточно быстро их количество превысит, дойдет до какого-то критического уровня, и возникнет масса болезней, одна из которых будет рак. Но будет масса других вариантов. Преждевременное старение туда же относится. Будут отказывать почки и сердце, легкие и мозги, все что хотите.
Если бы не было механизма репарации, то есть починки ДНК, то мы бы, конечно, не жили ни 100 лет, ни 50 лет, может быть, даже одного года не прожили бы, мы бы, наверное, уже в утробе матери заработали бы рак и массу других болезней.
Практические последствия этого открытия могут быть колоссальными в будущем. Известно на самом деле достаточно давно, что ДНК в наших клетках каким-то образом восстанавливаются после повреждений. Этот механизм работает великолепно. Скажем, в 99,9% повреждения, которые претерпевает ДНК, удается исправить. И это лишь 0,01% или 0,1% — достаточно маленькая доля тех повреждений, которые исправить не удается. И именно эти повреждения, вот этот малюсенький процент приводит к старению, к раку, ко множеству разных болезней, к утрате клетками их первоначальной функции. Поэтому даже этот маленький процент неисправленных мутаций оказывает на нас не самое приятное воздействие. Если бы этого механизма не было бы вовсе, было бы совсем плохо. Так вот, известно про то, что каким-то образом ДНК чинятся, повреждения ДНК каким-то образом исправляются. Про это вы можете прочитать в учебниках биохимии 40-летней давности, уж 30-летней точно. Но как именно клетка чинит ДНК, было непонятно. Ну, вот сейчас стало как-то более понятно».