Новый сезон в Московском театре имени Пушкина открылся премьерой "Разбойников" Шиллера. Новый худрук театра Роман Козак к этому спектаклю никакого отношения не имеет: режиссера Алексея Говорухо позвали в театр еще до смены власти. Козак пропустил его вперед и выиграл: чтобы теперь ни сделал новый худрук, это будет выглядеть большим достижением.
Алексей Говорухо один раз уже ставил "Разбойников" на этой сцене в самый разгар застоя. Бог весть, что заставило руководство театра впустить режиссера в ту же реку. Может быть, туманные воспоминания о старом успехе, которого так не хватало Пушкинскому в последние годы. Правда, видевшие ту, прежнюю постановку вспоминают ее с трудом. Единственное, что можно утверждать точно, в прошлый раз у правой кулисы не стояло огромное распятие. Не позволили бы. Теперь оно нужно режиссеру как олицетворение высшей правды и высшего суда.На этот крест буквально бросается в порыве отчаяния разбойник Карл фон Моор. Главаря разбойничьей шайки обычно принято называть "благородным". Черты сурового благородства окончательно не стерты с него и в исполнении темпераментного Александра Пескова. Но, вообще-то, по замыслу Говорухо, Карл и оклеветавший его брат Франц — два сапога пара. Оба разрешили себе убийство, а значит, перешли грань человеческого.
Хорошо, что режиссер догадался прописать этот свой замысел в программке. Иначе было бы ни за что не догадаться. Тем более что идея замазать одной краской подлого интригана и оклеветанного им главаря разбойников только Алексею Говорухо может показаться смелой и волнующей. На самом деле в концепте "все они одним миром мазаны" ничего интересного нет. И новая постановка "Разбойников" примечательна вовсе не "прочтением" ценой в три копейки, а цельностью и последовательностью воплощения. Они как раз дорогого стоят: спектакль Театра имени Пушкина представляет собой довольно полную антологию выхолощенных штампов романтического спектакля. Штампы эти стары как мир, как мир живучи и неуязвимы, как духовность. Давно не приходилось видеть такой плотной, беспросветной концентрации кондовой театральности.
В соответствии с ее неписаными канонами важные монологи произносятся актерами на авансцене, в луче света. Во время диалогов им следует много двигаться, бегая вверх-вниз по какой-нибудь абстрактно-невнятной сценической конструкции, в данном случае — по бесформенному мосту, украшенному полупрозрачными арками. Злодеи обязаны делать злодейское лицо и смеяться сатанинским смехом, а благородные отцы и преданные красавицы страдать изо всех сил. Любую эмоцию надо отыгрывать на всю катушку. Пафос добавлять по вкусу, то есть как можно больше. На видном месте должна быть помещена ключевая сценографическая метафора. Елена Качелаева разрисовала метафорами задник, и затмения небесных светил сигнализируют оттуда: разум мира помутился. Перед самоубийством персонаж обязан метаться и махать ярко-красным плащом, а перед сдачей в плен — опуститься на колени. В конце каждого эпизода кому-то полагается разогнаться и на бегу что-то выкрикнуть, прежде чем заработает поворотный круг и включится фонограмма.
О саундтреке следует сказать отдельно. Богатство звуковой палитры "Разбойников" описанию просто не поддается. Композитор Марк Минков и звукорежиссер не пожалели ни сил, ни времени, чтобы придумать иллюстрации к каждой второй реплике. Зрители успевают прослушать целую фонотеку: лошади ржут, двери скрипят, сапоги гремят, гром грохочет, выпь кричит, филин ухает. Когда у героини "тревожные предчувствия", то музыка тревожится, а когда мелькает луч надежды — надеется. Если грозит возмездие, то слышен подземный гул. Если надежды нет, то свет меркнет. А если бы Алексей Говорухо не поставил "Разбойников", то пришлось бы это сделать кому-нибудь другому. В педагогических целях. Чтобы водить студентов театральных вузов и наказывать им, как в детском анекдоте: "А теперь, ребята, повторим те слова, которые никогда нельзя говорить".
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ