«Нынешний потребитель ужасно пресыщен, а те были жадные»

Мария Степанова: «Мы этот фестиваль затеяли, чтобы сделать попытку, увидеть эту terra incognita, которой 90-е неожиданно через 15 лет оказались, увидеть заново. Это было время колоссальной травмы, колоссальной встряски. И социальные лифты, о которых часто говорят в связи с 90-ми, они ходили не только вверх, но и вниз. Тем не менее, как после любого потрясения... Психоанализ часто говорит, что невозможно обойтись без травмы, но травма дает человеку инерцию, продвигает его куда-то в будущее, если захотеть и смочь с ней работать. Та работа, смысловая, культурная и общественная, которая 90-ми была проведена, ее надо увидеть заново и оценить».

Денис Бояринов: «Диск стоил в три раза дороже, чем Snickers. Люди платили и были готовы. У них была жажда новой культуры. Если сравнивать потребителя культуры сейчас и тогда, то нынешний потребитель ужасно пресыщен. Не знаю, что нужно делать, чтобы впихнуть ему новую книгу, новую музыку. А те были жадные».

Линор Горалик: «Первая вещь, которую мы увидим и начнем очень скоро понимать, — стали ли 90-е водоразделом, каким была война и смерть Сталина. Как люди очень четко делились на тех, кто родился во время войны или до войны и после войны, до смерти Сталина и после. У меня есть чувство, что 90-е будут таким водоразделом».

Мария Степанова: «Я помню свой первый йогурт, который мама принесла как большой деликатес, его водрузили посередь стола. С какими-то мелкими нарезанными фруктами, наверное, "Эрманн". И мы втроем чайными ложечками, как какой-то невероятный десерт, смакуя каждую ложку, ели».

Глеб Морев: «Появление ликера "Амаретто" массовое. Появление таких продуктов, как бананы, например. Они появились в какой-то момент. В Советском Союзе это был деликатес. А тут их появилось безумное количество. На улицах стояли ящики из досок, и там продавали бананы красивыми гроздьями. Это была новая картинка, экзотическая. Потом Snickers , "Амаретто", спирт Royal».

Глеб Морев: «Человеку, родившемуся в 90-е, который сейчас вполне взрослый и содержательный человек, или взять 18-19-летних людей, им надо объяснять многие вещи, которые для них будут большим открытием. Например, в начале "больших" 90-х, в последние годы перестройки, была ситуация, когда те тексты, на которых они воспитывают своих детей или сами воспитывались как дети, — какой-нибудь Хармс, Введенский, обэриуты, Набоков, — этого просто ничего не было. Этого огромного массива литературы не было. Надо было ждать официальной публикации, которая воспринималась как огромное событие. А до этого надо было находить в зарубежных изданиях, — за что преследовали, — в каких-то машинописных копиях. И вдруг, когда плотина, организованная советской властью, упала, какой вал информации по всем жанрам — литературной, музыкальной, киноинформации — обрушился на человека».

Денис Бояринов: «Возвращаясь к рекламе, появилось слово "копирайтер". Это были герои нового времени. И Вавилен Татарский, и книжка "Generation П"».

Денис Бояринов:«Для меня 90-е — это, прежде всего, электронная музыка. Интересный момент, связанный не только с российской культурой, но общемировой повесткой дня. Декада 90-х как у нас, так и у них была связана с устремлением к новым идеям, новому звуку, к звуку будущего. Сейчас у нас все скатилось в ретро. Сейчас переупаковка, переосмысление. Это не характерная российская ситуация, а общемировой вектор».

Мария Степанова: «Мы ходили в секонд-хенды. А еще была Тишинка. У меня было пальто, которое звали Жуков. Из генеральского драпа. Оно было огромное, 56-го размера, в него бы умещалось штук шесть меня. Но мы с ним были наедине. Оно было огромное, я в нем была как памятник».

Линор Горалик: «Почти у любой моей собеседницы моего возраста или чуть постарше, у тех, кто был подростком или молодым в начале 90-х, есть история, как были куплены красные кружевные трусы, потому что это было эротическое белье номер один. Это было что-то чудовищное, синтетическое».

Мария Степанова: «Любая встряска дает какой-то толчок и приводит к каким-то интересным сюжетам и ситуациям. То, что происходило с медиа в 90-е годы, — яркий пример. От роскошной истории радио SNC до газеты "Cегодня", которую я покупала каждый день по дороге куда-то. И еще на эскалаторе скорей-скорей разворачивала, чтобы увидеть полосу "Искусство", что там на этот раз. Там Борис Кузьминский, Андрей Немзер и Добин, и Курицын там писал молодой, там было круто-круто! И они делали невероятные вещи для ежедневной газеты, и сейчас никто не отважится на такое».

Глеб Морев: «В чем была золотая идея 90-х, идея "отца" "Коммерсанта" Владимира Яковлева? В том, что газета создаст своего читателя. Сначала мы сделаем газету, а затем уже читатель, "новый русский" так называемый, в малиновом пиджаке и с золотой цепью, подтянется под нашу газету и, читая ее, воспримет тот язык, на котором с ним говорят, и постепенно снимет свой малиновый пиджак и станет похожим на инвестиционного лондонского банкира. Превратится из "нового русского" в обычного буржуа, что к концу 90-х и случилось».

Мария Степанова: «90-е были для страны шансом, которым только частично удалось воспользоваться. Это кажется единственным за последние 100-200 лет периодом в истории России, когда интеллигенция, интеллектуалы — мыслящая прослойка — оказались ненадолго в ситуативном консенсусе с властью. Когда работать вместе с властью, работать на власть, делать что-то вместе было можно, нужно и казалось правильным. А за последние 15 лет все вернулись на заранее занятые позиции и шипят друг на друга из разных углов. Вот эта попытка взаимодействия очень важна».

Глеб Морев: «90-е были уникальным временем в российской истории, когда русская интеллигенция жила в унисон с властью. Я тогда с этой мыслью был согласен, не понимал это, а чувствовал на уровне эмоций. Я застал еще советскую повестку, которая была абсолютно чуждой, навязанной сверху и неорганичной. Я помню на уровне телесмотрения. Я же помнил советский телевизор, советские новостные программы, программу "Время". И я помню новостные программы нового российского телевидения. Сама последовательность сюжетов в новостном выпуске совершенно совпадала с моими приоритетами. Что мне казалось интересным, важным, оно шло первым номером».

Денис Бояринов: «Я недавно разговаривал с лидером группы "Тараканы", первый полноценный альбом этой группы возник в 90-91 году. Они сами ребята с Кутузовского проспекта. Это молодежь, которая "тусовалась по Кутузе", вот эта вся история с путчем происходила у них на глазах, они были непосредственными участниками событий. И когда я их спрашивал, как вы ощущали тогда это время, они говорили о том, что было ощущение, что они в эпицентре событий, и то, что происходит с ними и со страной — это единомоментный душевный подъем».

Линор Горалик: «Даже если человек пытается быть объективным, это невозможно. Здесь особенная история. Объективность невозможна, когда речь идет об эмоционально нагруженных событиях. 90-е фантастически эмоционально нагружены для всех, кто пережил их в сознательном возрасте. И не только в сознательном».