Псевдо-Шопен впотьмах

В Московском международном доме музыки выступил исландский мультиинструменталист и композитор Олафур Арналдс и немецко-японская пианистка Элис Сара Отт с новым проектом «The Chopin Project». Переиначенную на современный лад музыку Шопена слушала ЕЛЕНА КРАВЦУН.

В марте этого года исландский электронный музыкант и композитор Олафур Арналдс и пианистка Элис Сара Отт презентовали совместный альбом под названием «The Chopin Project» на лейбле Mercury Classics. В записи была использована игра госпожи Отт на нескольких старинных фортепиано из разных мест Рейкьявика, чтобы звук получился более интимным и даже винтажным. Арналдс в свое время сотрудничал с различными рок-музыкантами, в числе которых металкор-группа Heaven Shall Burn и мат-рокеры 65daysofstatic, ездил даже в турне с Sigur Ros. Сегодня же он ходит в статусе восходящей звезды неоклассики. С Сарой Отт он познакомился благодаря вальсам Шопена, услышав игру пианистки в записи. Вдохновленный Арналдс решил произведения польского коллеги взять за основу собственных композиций, в итоге получились свободные вариации в духе кроссовера. За мастеринг альбома отвечал известный представитель электронной неоклассики Нильс Фрам, которому в виртуозной технической оснащенности не откажешь, наверное, отчасти поэтому материал на пластинке звучит гораздо интереснее, чем вживую.

Афиши ММДМ с Отт и Арналдсом обещали новое прочтение старого Шопена. На деле же напрашивается вердикт только один: старый добрый Шопен лучше этих новых двух. Вместительный Светлановский зал был заполнен меньше, чем наполовину, виной тому стали, возможно, совсем недешевые для восходящих звезд неоклассики цены на билеты, доходящие до 5000 рублей. Спустя полчаса после заявленного времени, артисты все же появились на сцене. Госпожа Отт прошлепала босиком до рояля, а Арналдс занял место за баррикадами цифровых клавишных, между ними примостились в темноте музыканты струнного квартета. И если пианист и композитор Антон Батагов со своим циклом "Избранные письма Сергея Рахманинова" –– тоже в потемках, тоже на полутонах, и тоже апеллируя к композитору-романтику, может создать целый мир за роялем, то у Арналдса внятно получаются только капли дождя, партия, которую он пускал в записи. Хотя что может быть более клишированным, чем сочетание «Шопен + дождь»? Заявленный всюду как мультиинструменталист в этот вечер музыкант сменил действительно целое множество инструментов: рояль, препарированное фортепиано, лэптоп и айпад. Звуковой мир Арналдса ко всему прочему построен на манипуляциях с прихотливо расставленными микрофонами и наложением на звучащую вживую музыку записей шума, звуков разговора и шепота. Такими находками в 70-80-е годы пробавлялись американские минималисты, как то Стив Райх или Джон Адамс, но теперь это снова выдается за новейшее открытие. Сара и Олафур то и дело менялись местами, причем прямо во время звучания музыки, устраивая некое подобие инструментального театра.

Игра Сары Отт отличалась максимально бесплотным звуком (к чему тяготеет и Арналдс в своем творчестве) даже там, где требовалась сила и мощь. Шопен у нее получался тщедушным нытиком и лишь только вечно красивые мелодии, которые испортить невозможно, хоть как-то спасали положение. Рядовой участник Конкурса им. Чайковского сыграл был Шопена в несколько раз увереннее и проникновеннее, с ровным, а не шатающимся от женских сантиментов ритмом, но к сожалению, в консерваториях вместо того, чтобы учить создавать коммерчески успешные кейсы, преподают искусство. Зато зал упрекнуть было абсолютно не в чем, публика все полтора часа достойно держала тишину и паузы.

Странным был и выбор порядка самих произведений для переработки, в начале концерта после медленной части Третьей сонаты для фортепиано вдруг у скрипки зазвучала тема Ноктюрна до диез минор, известного как посмертный, исполнение которого в фильме Романа Полански «Пианист» производит сильнейшее впечатление. А в аранжировке Арнолдса эта тема, финальная по своей судьбе, превращается в необязательную интерлюдию. Если бы не претензия на имя Шопена, такие эксперименты Олафуру вполне сошли бы с рук, но Шопену чужие подпорки и электронные костыли не нужны, чтобы быть еще более интимным и печальным, потому что он и сам умел, как писал Пастернак, «рождать рыданье, но не плакать».