В пятницу знаменитый радиоведущий Сева Новгородцев провел в последний раз программу «БиБиСева». Этим выпуском он завершил свою 38-летнюю карьеру в Русской службе Би-Би-Си. Ведущий «Коммерсантъ FM» Петр Косенко и обозреватель радио новостей Константин Эггерт побеседовали с легендой эфира.
Фото: Валериос Теофанидис, Коммерсантъ / купить фото
К.Э.: Сева, почему легенда уходит, почему легенда заканчивается? Почему заканчивается это сказка?
С.Н.: Годы подошли, годы.
К.Э.: Мне всегда казалось, что это слово и Сева Новгородцев — это вещи, плохо сочетающиеся.
С.Н.: Это скучно обсуждать, это целый ряд обстоятельств. В общем, просто происходит перелистывание страницы по жизни. В книге жизни перелистывается страница.
К.Э.: Сева, что, это конец работы на ВВС вообще, да?
С.Н.: В пятницу были выступления разных людей, в том числе глава иновещания выступала, говорила теплые слова, но главное было в последнем параграфе. Она сказала: «Я надеюсь, что связь Севы с ВВС не прервется». Сами понимаете, когда высокое начальство говорит, это надо воспринимать как установку к действию.
К.Э.: Да, это рекомендация, к которой следует прислушаться.
С.Н.: Да, поэтому у нас уже тут какие-то предварительные встречи намечены. Что-то будет, не знаю еще, что.
К.Э.: Сева, если оглянуться назад, и на ВВС, и на музыкальные программы, все-таки сколько вы эфире лет ты находишься, находился, с конца 70-х, правильно?
С.Н.: В общем и целом — 38,5 лет.
К.Э.: Потрясающе, невероятно. Есть ли за эти 38 лет – это вопрос очень дешевенький, но ты меня простишь, я надеюсь — есть ли за это время какие-то два-три момента, которые остались в памяти навсегда, останутся?
С.Н.: Один из моментов явно — это когда мы выводили Виктора Суворова, автора знаменитых книг, когда «Ледокол» только вышел, и он мне его дал почитать. Я был убежден в том, что его логика и подход к анализу событий правомерны, несмотря на те выводы, которые он делал. Но тогда весь академический мир и даже коллектив ВВС был этим очень недоволен, считали, что мы подрываем устои исторической науки и так далее.
И в тот день у меня была прямая практически конфронтационная, если не борьба, то обсуждение с руководством. Курьеры на мотоцикле возили записки туда-сюда, потому что я из дома работал здесь. Но нам удалось отстоять свою позицию, мы вывели Виктора Суворова в эфир, и все остальное, как говорится, уже история: миллионы проданных книг и стереография, которой уже не будет той, какой она его была до его трудов. И благодарность, которую он заявил нам в предисловии первого издания «Ледокола», говоря о доблестной тройке «Севаоборот».
П.К.: Сева, вы для многих жителей нашей страны, нашей бывшей страны, являетесь человеком, с которого началось приобщение к запретной музыке, музыке, которая здесь была не просто запрещена, она считалась идеологически чуждой. Вы сами, когда начинали наше музыкальное воспитание, это, в общем, музыка та, которая определила для многих, я думаю, их музыкальные пристрастия на всю жизнь, и для меня в том числе, вы когда это начинали, ожидали, что может быть такое, что ваше имя станет нарицательным для нескольких поколений жителей Советского Союза и позднее?
С.Н.: Когда начинаешь проект, который потенциально может быть успешным, самое главное, чтобы вы внутри этого проекта чувствовали свой собственный интерес, чтобы вам было весело, смешно, вы готовы были положить какой-то труд на это дело, преодолевать то, чего вы раньше не умели и так далее.
В этом проекте все сплелось, потому что я был уже музыкант со стажем и поездил по гастролям, видел людей, я понимал их ситуацию, я понимал положение молодежи, угнетенной семьей, комсомолом и школой. Вот поэтому мне хотелось поддержать всю эту огромную страну и всю эту невиданную толпу молодежи. И вот на этой невысказанной любви все строилось, отсюда и успех. Народ чувствует подтекст.
П.К.: Вы ставили тысячи песен в эфир, но какую песню вы ставили с особым трепетом, с особым наслаждением?
С.Н.: Ну, мало ли, мне нравились в свое время, когда меня народ воспитал уже в духе тяжелого металла, мне Whitesnake, например, нравилась I’ve been mistreated и так далее.
К.Э.: I’ve been confused… Сева, а если все-таки оглянуться назад на это время, ведь в Советском Союзе писали всякие статьи про «предателя Родины Новгородцева» с псевдонимом и так далее, как сейчас помню такую одну статью точно в журнале «Ровесник». Это докатывалось до Лондона и больно было, или был взят курс делать то, что делаешь, и это никак не влияло?
С.Н.: Это разные вещи, я делал то, что делал и собирался продолжать, но от матери я знал, что ее из «Ровесника» три дня какая-то девушка пытала, и это все интервью с ней было напечатано в пафосном стиле, но заказчики статьи, а мы знаем, кто это были такие, посчитали, что статья недостаточно разоблачительная. И в конце этой статьи было написано: «Кто он: русский, англичанин, еврей? По-нашему, он просто мусор». На что я им ответил в эфире, что я действительно в дружине народной по поддержанию порядка участвовал и даже с повязкой ходил, но «мусором» никогда не был.
К.Э.: Сева, а когда пришлось перейти к программе «БиБиСева» от программы «Севаоборот» и говорить о новостях с человеческим лицом — такой ведь был лозунг у программы, слоган — насколько это было сложно? Есть ли какое-то ощущение, что новости удалось преподать как-то иначе аудитории?
С.Н.: Удалось, я думаю, процентов на 85, потому что бывают все равно ситуации, когда твой журналистский долг тебя толкает на не очень приглядное поведение.
Я, например, с трудом беру до сих пор интервью с жертвами трагедий, представляете, да?
К.Э.: Да, конечно.
С.Н.: Человеку что-нибудь оторвало, или там покалечило, или ребенка, не дай бог, убили, а ты вынужден из этой трагедии делать некий новостной материал. В душе, конечно, идет борьба. Но мы старались, как только можно, все это очеловечивать и сдабривать неким позитивным юмором, там, где это удавалось, это работает.
К.Э.: Сева, а можно ли сказать, что каким-то образом вы ощутили на себе и коллектив программы влияние всех этих новых технологий и так далее, потому что Сева Новгородцев — это такой образ человека, который живет почти вне времени, он настолько хорош, что живет вне времени. Twitter, Facebook, социальные сети, быстрота информации — это давит, или это хорошо?
С.Н.: К счастью, у меня этим занимаются продюсеры. Потому что я на своем Facebook сдуру всех пригласил в гости, в друзья, и получилось там 5 тыс. человек. Я теперь туда заглядывать боюсь, потому, что там на части раздерут. Но, отвечая на ваш вопрос, хочу напомнить, что когда я пришел на BBC, разговор по телефону надо было через соответствующие инстанции заказывать за трое суток, пока там все штекеры не подключат, а сейчас, конечно, нажимом пальца звоним от Караганды до Нью-Йорка, в любое место, и берем интервью со всех точек земли. Конечно, в этом смысле, мы живем в киберпространстве.
К.Э.: Сева, как изменилось радио за эти 38,5 лет?
С.Н.: Оно исчезло, как шагреневая кожа.
К.Э.: Почему?
С.Н.: А его нет просто. С моим уходом остается полчаса у нас радио в день.
К.Э.: Радио BBC, да, я знаю, что оно исчезло и, к сожалению…
С.Н.: Оно не исчезло, радио, просто переход на мультимедийную платформу…
К.Э.: Нет, я имею в виду радио как жанр, а не радио BBC.
С.Н.: Ну, а как, что вы, а «Радио Свобода» 24 часа в сутки? Шикарные там бывают передачи, не все, конечно, но процентов 30 можно слушать.
К.Э.: Так вот я про это и говорю. Как за эти 38 лет изменился жанр? Можно назвать вообще радио жанром? Что изменилось в радио вообще?
С.Н.: Пришли люди думающие, знающие, но не умеющие говорить. Культура речи резко упала.
К.Э.: Везде?
С.Н.: Количество паразитных звуков в речи либеральной интеллигенции зашкаливает. Поэтому мой стандартный совет всем: либо думать быстрее, либо говорить медленнее.
К.Э.: На этом, пожалуй, надо завершать…
П.К.: Не-не-не, я все-таки попытаюсь медленно, вдумчиво сформулировать еще один заключительный вопрос. Сева, скажите, пожалуйста, когда нам вас ждать в Москве, чтобы пригласить на целый час замечательного разговора в студию «Коммерсантъ FM»?
С.Н.: Господа, это раньше надо было на карете ехать на радио, со шлафроками проходить через швейцаров. Сейчас вы меня можете набрать, и я вам по одному из приложений, называть не буду, потому что по старой бибисишной привычке нельзя рекламировать, смогу дать совершенно в цифровом звуке интервью любой длины.
П.К.: Но не будет эффекта живого присутствия.
К.Э.: Да, хочется глаза в глаза…
П.К.: Это невозможно.
К.Э.: Все-таки, причем, интересно, что до этого Петр Косенко щедро пригласил Алексея Навального в студию на один час, теперь, значит, приглашен Новгородцев. Я уж просто не знаю, кого еще пригласит Косенко, но мы ждем, кто будет третьим. Мы ждем.
С.Н.: Да ладно вам, если организовать крепкую цифровую связь, то не надо и сообщать, где кто находится.
К.Э.: Отлично. В любом случае мы увидимся, я очень хотел задать еще один вопрос, разумеется: какой из моих эфиров на BBC запомнился Новгородцеву больше, но я этого делать не буду по природной скромности. Пожелаем новых проектов, счастья, здоровья, и, Сева, мы вас не забудем.
П.К.: И мы вас очень любим, Сева.
К.Э.: Обнимаем, счастливо, всего хорошего.
С.Н.: Держим связь.