55 лет назад, в 1956 году, сначала в Москве, в ГМИИ имени Пушкина, а затем в Ленинграде в Эрмитаже открылась выставка французской живописи XIX века. Это была настоящая сенсация: во-первых, импрессионизма в СССР до этого почти никто не видел, во-вторых, все работы были извлечены из запасников советских музеев. С тех самых пор идея секретных спецфондов, где хранятся неведомые сокровища, стала неотъемлемой частью культурной атмосферы нашей страны.
Пожалуй, не найдется ни одного художника соответствующего возраста, который, предаваясь воспоминаниям, не отметил бы "открытие" импрессионистов как одно из сильнейших впечатлений своей юности. Рассказ непременно сопровождается канонической страшилкой о том, как до того бедных студентов выгоняли из художественных вузов за показанную в курилке репродукцию Пикассо.
До этого запрещенная французская живопись полувековой давности стала настоящим фетишем интеллигенции, одним из символов культурной революции, совершившейся на рубеже 1950-1960-х годов, вместе с модернистской архитектурой "хрущевок", трехногими столиками, туристами и Хемингуэем. С легкой руки поэта только ленивые не диспутировали о несчастных яблоках Сезанна, как будто он их современник. Хотя так оно, собственно, и было — и импрессионизм, и сезаннизм, и кубизм казались тогда последним словом в живописи. Чудом выжившие в идеологических битвах, затурканные старички-авангардисты подняли головы, обнаружив себя в роли молодежных гуру, носителей тайного знания. Но, как известно, оттепельная эйфория продолжалась недолго.
Для официального искусства на импрессионистах открытия закончились — на ближайшие тридцать лет. Лишь в 1980-е был реабилитирован абстракционизм, и из тех же запасников наконец-то вынули Малевича с Кандинским. Любопытно, что только в это время вспомнили и о коллекционерах, которым музеи и были обязаны своими собраниями западного модернизма. Достаточно сказать, что только в Пушкинский музей в 1948 году поступило 286 произведений французских художников конца XIX --начала XX века из расформированного Музея нового западного искусства в Москве. Который, в свою очередь, состоял из национализированных собраний всего двух (!) коллекционеров — Ивана Морозова и Сергея Щукина.
Показ французского искусства в 1956 году помимо художественного, имел и более широкое значение. До того девственная советская публика неожиданно обнаружила, что ее обманывали, что нашего брата дурят даже в вопросах искусства. Что идея пайков и спецраспределителей распространяется и на культурные продукты, что государство может "придерживать" в запасниках особые ценности подобно тому, как на складах придерживались дефицитные товары, чтобы "выкинуть" их на прилавок в нужный момент. Благо художественные ценности не имеют срока годности.
Из этого открытия, возможно, и происходил особый советский тип потребления культуры "по блату", где степень ценности и престижности того или иного события зависит от его труднодостижимости. То есть, по этой странной логике, нахождение в запаснике служило гарантией качества продукта. Хотя, по нормальной логике, дело обстоит ровно наоборот: обычно музеи показывают лучшее, а прячут то, что похуже. Скандальные "реституционные" выставки 1990-х годов еще некоторое время поддерживали интерес публики к тайным хранилищам, где спрятано "самое интересное". Но, похоже, эта эпоха проходит — музеи явно исчерпали свои запасы. Сенсаций придется ждать еще лет тридцать. Вот тогда, может быть, какой-нибудь полузабытый Налбандян, сегодня стыдливо припрятанный, и произведет фурор. Хотя, скорее всего, и курьезный.
МИЛЕНА Ъ-ОРЛОВА