— Вы совершенно недвусмысленно сказали, что если у вас есть интересы, то, наверное, да, и на примерах показали вполне эффектно, что лучше их продвигать не жесткой силой, а soft power. Односложно отвечая на вопрос: у России есть интересы за пределами России?
— Конечно.
— Россия продвигает свои интересы, защищает их?
— Нет, вы поймите, мы не можем себе позволить не иметь интересов, которые находились бы вне нашей страны, география нашей страны предполагает наличие таких интересов и в Европе, и в Азии, и в мире в целом, а как же?
— Нет, интересы ладно, а мы их защищаем?
— Нет, мы постоянный член Совета безопасности ООН, это значит, что мы там регулярно находимся, мы не избираемся там на пару лет, а потом уходим, а мы занимаемся всей международной текучкой, от самых острых вопросов до многолетних, но тоже не менее острых вопросов, каждый день. Соответственно, конечно, у нас есть свои интересы и в политической сфере, и в экономической, и в военно-технической сфере, которые лежат, так сказать, за пределами, связанные с международным сотрудничеством, с международными отношениями, безусловно, есть.
— А если использовать, я только что придумал этот термин, вот есть soft power, еще какой-то power, а вот если использовать какой-нибудь non-official secret power в продвижении своих интересов, у нас есть такие подходы?
— Non-official secret?
— Да.
— Это что же вы такое имеете в виду?
— Какое-то неявное, необязательно с выступлением на трибуне продвижение и преследование своих интересов в мире.
— Вы поймите, публичная сфера – это одно, но есть сферы двусторонних контактов, которые не предполагают публичности. Да, конечно, сегодня градус или степень того, о чем мы с вами говорили, информатизации общества и каждого отдельного его представителя настолько высока, что кажется уже, что все, что происходит, происходит в режиме online, в социальных сетях, в фотографиях и так далее. Но это далеко не так, потому что, безусловно, есть часть, связанная с кулуарными переговорами. Совершенно не значит, что это плохо или это хорошо, это не из этой категории. Просто это те вещи, которые происходят за закрытыми дверями и не предполагают какой-либо публичности, поэтому здесь нет ничего странного в том, что в продвижении своих интересов не всегда используются трибуны, а переговоры, встречи, я не знаю, весь спектр.
— Понятно, вы ответили.
— Вот тоже, кстати говоря, интересный момент, это абсолютно философская история, может быть, не философская, ну там для информационщиков, является ли то, что не открыто, секретным, как вы говорите.
— То, что не открыто, является ли секретным?
— Да, ведь есть всегда очень большое желание про все, что за закрытыми дверями, сразу сказать, что это секрет. Нет, это просто на данном моменте не требует какой-то публичности.
— Является ли непубличное секретным, ну да, я согласен.
— Поэтому когда вы говорите о том, что там секретные методы и так далее, я бы сказала, что там непубличные методы.
— Есть еще, повторю, на мой взгляд, я уж не знаю, разделите вы мой взгляд или нет, есть такая назревающая острая проблема вокруг Шпицбергена или по поводу Шпицбергена.
— Да.
— Вот что мы можем вообще сделать в ответ на действия Норвегии? У нас тут было мнение в эфире, что в ответ на эти действия Норвегии можно пересмотреть соглашения по Баренцеву морю, — мы в 2010 году отдали им такие хорошие нефтеносные районы, — по некоторым мнениям. Можем ли мы сейчас сказать, что, мол, ребята, ну раз так, значит и мы, давайте, так сказать, дезавуируем то соглашение и засомневаемся в необходимости того соглашения и вообще в его правильности и выгодности, или это уже все, поезд ушел?
— Вы знаете, я бы оставила пока этот вопрос экспертам по поводу каких-то практических шагов, я не являюсь экспертом ни по Баренцеву морю, мы свой взгляд…
— Ладно, по поводу протеста вы же явный эксперт.
— Это точно, по протестам я эксперт. Мы опубликовали наш комментарий, нашу реакцию на то, что сделали наши коллеги, мы считаем это неверным и неправильным, и — главное — неверным и неправильным не потому, что мы так считаем, а потому, что так записано в международном документе, который регулирует статус Шпицбергена, речь идет о договоре 1920 года.
— О свободном доступе?
— Да, мы считаем, что то, что было сделано относительно выдворения лиц, которые находятся под санкциями, это противоречит этому международному договору, и поэтому сейчас идет работа, связанная с тем, чтобы этот договор не нарушался. Я думаю, что здесь лимиты еще не исчерпаны, и прежде чем переходить к каким-то жестким действиям, давайте пока дадим нашим экспертам и дипломатам возможность решить это в правовой плоскости.
— А есть, вы считаете, перспективы решения этого в правовой плоскости?
— О да, послушайте, ну вот примеры, мы, кстати говоря, неоднократно говорили, вот у нас была тупиковая ситуация с Сирией, когда, по-моему, два года назад было сказано о том, что все, мы летим ее бомбить. В Вашингтоне сказали, что нет других вариантов, возможности для диалога исчерпаны, химическое оружие и так далее. Мы сказали, что если вопрос в химическом оружии, у нас есть план как решить эту проблему, если действительно вы говорите, что это вопрос химического оружия. Ведь решили же.
— Решили, но это было, действительно, многие тогда считали, что это был блестящий ход и победа российской дипломатии.
— Так, хорошо, давайте теперь Иран вспомним. Я прекрасно помню заявления Вашингтона, хотя еще маленькая была, когда говорили о том, что нет возможности, причем это говорилось там 10 лет назад, нет возможности для диалога с Ираном по иранской ядерной проблеме. Есть один только путь – опять же лететь, бомбить, силовые методы, односторонние санкции. Часть из этого «пакета» была реализована, в частности односторонние санкции, давление, часть, слава богу, нет.
Что мы сейчас имеем? Мы имеем нормальный дипломатический правовой процесс урегулирования этой ситуации. Мне даже страшно представить, что бы мы имели сейчас на Ближнем Востоке, если бы концепция «бомбить Иран» была реализована. Но ведь это была действительно одна из опций Вашингтона по решению, хотите, назовите это реализацией их планов или решением международной проблемы, мне все равно, как это называется, но это было на столе, об этом говорили действующие политики. Поэтому вот вам, пожалуйста.
Поэтому я считаю, искренне убеждена, что есть всегда практические возможности для политико-дипломатического урегулирования. Вот в 2008 году в августе не было, когда уже прошло кровопролитие на территории Южной Осетии, когда просто лидер государства начал убивать собственных людей и граждан других государств, в том числе и миротворцев, из залповых систем, вот тогда не было. Что касается нынешней ситуации, то я считаю, что, безусловно, это не тупик, есть возможности для диалога и для политического решения этих вопросов.
— Мы много говорим о нашей новой ориентации, по крайней мере, новой декларации на Восток, Go East, а у дипломатии есть какая-нибудь ориентация на Восток? Мы полагаем большим стратегическим партнером в дипломатическом смысле США или Китай?
— Когда вы говорите «мы говорим», вы имеете в виду общество?
— Нет, я имею в виду, конечно, власть страны.
— Да нет, власть-то говорит другую вещь, власть говорит о том, что мы всегда развивали отношения с Китаем, то, что многие выдают за…
— Новый вектор.
— За новый вектор, этот вектор заложен давно, не в нынешнем веке и не исходя из каких-то конъюнктурных соображений. Визуальным изображением или визуальным подтверждением этого вектора является наш герб, там эти два вектора, они четко обозначены, на мой взгляд, это мое прочтение этой ситуации. Поэтому, вы знаете, то, что Россия в срочном порядке переориентировалась на Восток, да никуда она не переориентировалась, у нее есть Дальний Восток, который так или иначе в любом случае будет и ориентирован, и связан с Азиатско-Тихоокеанским регионом. У нас есть европейская часть, которая точно так же ориентирована на европейскую часть континента и так далее.
Мы объединяем вот эту огромную территорию, и мы никогда не делали выбор в пользу того или иного, мы всегда развивали, возможно, это и есть наш спасательный круг, вот этот невыбор одного в пользу другого, а гармоничное развитие обоих этих векторов. Безусловно, есть некая нюансировка, и я абсолютно не собираюсь говорить, что ее нет, безусловно, она есть. Но мы никогда не говорили о том, что мы сделали выбор в пользу Европы, что мы не будем развивать отношения с Азией или с Китаем, мы просто не имеем права это сделать, учитывая протяженность нашей, например, границы с Китаем.
— Понятно, употребляя то же слово, с которого мы начали, это тоже вполне естественно для России.
— Это то, о чем говорил великий Евгений Максимович Примаков, о многовекторности российской внешней политики, вот это то самое, что сейчас мы видим на конкретном примере, и то, что, на мой взгляд, по большому счету сыграло очень сильную роль сейчас. Но это отнюдь не переориентация, это та самая многовекторность, которая была заложена на рубеже 90-х, 2000-х, в начала 2000-х получила конкретное наполнение, я имею в виду в плане реализации внешней политики.
— Какую вы главную сложность, трудность видите перед собой на новом посту?
— Отсутствие времени и очень большую ответственность.
— И вопрос последний, повторюсь, это не мой вопрос, вообще такое обобщенное ощущение. Женщина впервые на посту официального представителя МИД, вот вы считаете, то, что женщина впервые официальным представителем МИД стала, каким-то образом повлияет на работу, на стиль, стилистику, эстетику, еще что-то, или это совершенно не существенно?
— Здесь, конечно, очень долгий, философский тоже, наверное, вопрос. Я точно так же, наверное, отвечу, что невозможно отделить женщину и человека, профессионала, все-таки я едина в данном случае, я и женщина, и дипломат, поэтому наверняка как-то повлияет, потому что я не смогу и не собираюсь, честно говоря, ей не быть или перестать ей быть. Наверное, то, что заложено в природе, оно каким-то образом проявится, ну не может такого быть, чтобы не проявилось.
С другой стороны, вы начали эту передачу, программу с того, что главный акцент был сделан, и это достаточно странно. Понимаете, это странно вам, мне кажется, как мужчине, который просто никогда не проходил тот путь, который проходят женщины, пытаясь реализовать себя. Безусловно, нам повезло, моему поколению повезло, потому что мы вообще не боролись за свои права, мы просто взяли то, что уже существовало до нас. И когда я езжу в разные страны и вижу, насколько далеки некоторые государства от того, где сейчас находимся мы в плане обладания своими правами, я начинаю быть безумно благодарной тем поколениям женщин, которые реально боролись за свои права, и плоды их борьбы мы теперь вкушаем, причем ничего для этого не сделав.
Понимаете, я получила образование в школе, ведь за это тоже в свое время боролись и доказывали, что женщина может получать образование наравне с мужчинами. Я поступила в институт, мало того я поступила в тот институт, в тот вуз, который считался чисто мужским у нас, не в силу разделения на мужские и женские, а просто в силу некой такой традиции.
Я пришла на ту работу, которая в нашей стране многие десятилетия считалась исключительно мужской, в других странах нет, а в каких-то странах тоже она считается мужской. И просто для того, чтобы понять, почему настолько это рельефно прозвучало, нужно пройти этот путь. Женщин в МИД очень много, это потрясающие специалисты, это лингвисты, это страноведы, это специалисты по международному праву. Мне посчастливилось с ними работать в том числе на площадке нашего Представительства при ООН, и я с удивлением и с гордостью видела, как нашим девушкам, на тот момент действительно девушки, молодые, для которых это была первая командировка, как к ним приходят советоваться их коллеги по Организации объединенных наций по международно-правовым вопросам. Это было действительно круто, ты понимал, что наши могут. И это были коллеги-мужчины, конечно, это не было, знаете, мы не делили эти вопросы, но это было приятно. Поэтому, принимая поздравления, я принимаю их в том числе и от лица всей той женской части МИД, которая ежедневно обеспечивает работу российской внешней политики.
— Тогда примите, пожалуйста, еще раз поздравления от нас и от наших слушателей!
— Спасибо вам большое.
— Спасибо. Мария Захарова, директор департамента информации и печати Министерства иностранных дел Российской Федерации.