— Ваш Facebook — это ваш Facebook или это Facebook официального представителя?
— Нет-нет, это мой Facebook, который был заведен мною лично несколько лет назад. Я очень хорошо помню эту историю, кстати говоря, ваш бывший коллега по холдингу меня туда сподвиг, Михаил Зыгарь, ныне главный редактор телеканал «Дождь». Он еще летал тогда от газеты «Коммерсантъ» в составе мидовского пула, ехали мы, может быть, это даже было что-то вроде Ливана, что-то ближневосточное, он же ближневосточник.
И я помню, как разговаривали про социальные сети, и он меня спросил: «А ты есть в Facebook?». Это было много лет назад. Я говорю: «Нет, а что это?». Он говорит: «Ну, ты знаешь, это такая вот социальная сеть». Я говорю: «Нет, я только в "Одноклассниках" есть. А как там? А сколько у тебя друзей там?». Он говорит: «У меня человек 300». Я говорю: «Это, наверное, круто, это здорово». И так постепенно-постепенно я поняла, что пора, помните, как в фильме говорилось, пора облачаться в джинсы самым отсталым представителям, и постепенно пришла в Facebook, начала смотреть, что это такое, как это, и, собственно говоря, завела там аккаунт.
Это моя персональная страница, все, кстати говоря, спрашивают, официально это или неофициально, я называю это экспертным мнением. Честно говоря, это большой вопрос, как можно отделить себя, сказать, что здесь я, значит, заканчивается моя профессиональная деятельность, начинается экспертное мнение, а вот здесь вот вообще моя частная жизнь, а вот здесь…
— А очень легко: если вы допускаете какое-то недипломатическое выражение, вы можете поставить речевой маркер и говорить, что сейчас я выступаю не как представитель российского МИД, а как Мария Захарова.
— Вы понимаете, что в медицине эти случаи подробно описаны? Раньше, когда не было всех этих средств массовой коммуникации, доступных обывателю, возможно, такой подход был оправдан, когда человек закрывал за собой дверь из офиса, из кабинета, учреждения, и говорил: «Так, а вот сейчас я частное лицо».
— И становился частным лицом?
— Сегодня настолько это все перемешано и настолько спутаны границы между тем, что является частным и общественным. Вот как сказать, если люди делают селфи и публикуют их в какой-нибудь социальной сети, а потом настаивают на том, что это их частная жизнь? Частная ли это жизнь? Если это твоя частная жизнь, зачем ты делишься этим с общественностью?
— В общем, вы считаете, что невозможно отделить сейчас?
— Я бы не стала употреблять такие жесткие глаголы, как «невозможно», «неправильно». Я считаю, что это все требует некоего философского взгляда и просто толерантности в подходах. Да, я, например, не приемлю вот этих вещей: как так, высокопоставленный российский чиновник, а публикует фотографии, я не знаю, с пляжа, например? Где вы проведете линию между чиновником и человеком? Это все одна жизнь. И на мой взгляд, как раз люди должны быть благодарны современным средствам массовой коммуникации за то, что они могут составить целостное впечатление о человеке.
Действительно ты понимаешь, что если это свободное время и отпуск, и на пляже, то это нормально, и вот человек отдыхает на пляже. А если это рабочее время и рабочие посты или комментарии, соответственно, я вижу человека как профессионала, как эксперта, как профи в своем деле. И у меня целостное ощущение о человеке, я знаю, как он работает, я знаю, как отдыхает, я не понимаю, когда люди начинают говорить: «Ага, вот в лес пошли за грибами, фотография с грибом, да как смели, да как не стыдно?». Странно, да, уходить, самим себя блокировать в этом смысле и не делиться своими впечатлениями от концерта, который посещаю или, я не знаю, от интересной жанровой сценки на улице, которую я вижу, я не понимаю, зачем это делать. Есть люди, которым это не близко, есть люди, которые абсолютно не пользуются социальными сетями, им это все неинтересно, они не из этой культуры. Да, и их я уважаю, они тоже имеют право на свою точку зрения.
— А вы любите соцсети?
— Не могу сказать, что я их люблю, я считаю, что слово «люблю» из других категорий. Я считаю, что это…
— Цените Facebook, вот так скажем?
— Безусловно, ценю. Во-первых, в первую очередь, я ценю аудиторию и возможность оперативно с ней связаться, коммуницировать, получать реакцию. Я ведь по образованию человек, неразрывно связанный дипломом с информационной средой. Я заканчивала факультет международной информации, отделение международной журналистики. У меня в дипломе написано «журналист-международник».
То есть поэтому я проходила в МГИМО на факультете, тогда он назывался факультетом международной информации, сейчас он вернул свое исконное название — факультет международной журналистики, я проходила все тонкости даже не столько журналистики, сколько информационной работы: это и пиар, у нас называлось связи с общественностью, и реклама, и так далее. И мне это просто интересно как специалисту. То есть я бы, может быть, этим всем не пользовалась, будь я по профессии кем-то другим, например, специалистом по международному праву, мне бы это было неинтересно. Но я дипломат, который в основе своей имеет базовое информационное образование, поэтому для меня это еще одна область того, чему я училась.
Конечно, тогда не было социальных сетей. Но в основе социальных сетей все те же принципы массовой коммуникации, которые мы проходили. Мало того, у меня и кандидатская диссертация написана на очень интересную тему. С одной стороны, она историческая, связана с историей и культурой Китая, но в то же время массовая коммуникация проходит красной линией по этой работе. Она вообще связана с китайскими традиционными календарными праздниками, но в них очень много заложено от массовой коммуникации, и вот мне эта тема вообще всегда интересна. Поэтому что касается социальных сетей, это часть моего профессионального интереса. Но я бы не ограничивала его только дипломатией, я все-таки дипломат-информационщик.
— Давайте сейчас тогда пробежимся по проблемам на международной арене. Какие основные проблемы России, кроме той, о которой вы уже упомянули, что нас не слышат на международной арене? Проблемы, которые в том числе и вам предстоит решать, мы сейчас говорим именно с вашего ракурса.
— Вы имеете в виду те международные…
— Те направления, по которым вам работать придется и тяжелее всего работать.
— Здесь я не выделяю те проблемы, которыми занимается департамент информации и печати с точки зрения международных проблем. Мы, безусловно, занимаемся международными информационными проблемами, но это немножко другое, это свобода слова, защита журналистов и так далее. Что касается международной ситуации, то мы занимается всеми вопросами, которые стоят на повестке дня российской внешней политики. Есть острейшие темы, есть темы постоянные, есть темы временно всплывающие и временно имеющие актуальность, а потом уходящие в небытие.
— А острейшие — это Украина?
— На сегодняшний момент это несколько тем, безусловно, одна из них – это украинский кризис. Другая тема — это, безусловно, сирийское урегулирование ситуации в регионе Ближнего Востока, Северной Африки, потому что, конечно, то, что сейчас там происходит, имеет отнюдь не локальное значение. Ну и масса сопряженных с этим вопросов. Наверное, эти две темы наиболее острые.
— Как вы отнесетесь к таким упрекам, которые, кстати сказать, у нас вчера в эфире прозвучали, к упрекам, это не к вам, конечно, лично, и даже не к МИДу, а к России вообще, которая некогда, я вам процитирую слова нашего эксперта: «Мы же не в Российской империи, мы не великий Советский Союз, чтобы у нас были, и мы об этом недвусмысленно заявляли, чтобы у нас были свои интересы, чтобы мы их каким-то образом декларировали, манифестировали и достигали теми или иными путями. Мы теперь вынуждены, поддавшись эйфории 90-х годов, делать вид, что мы со всеми дружим, сжимая зубы, но тем не менее». А разговаривали мы вчера про курдов и про Турцию, про очень сложную ситуацию, и наш эксперт вспомнил про то, откуда взялась Курдская рабочая партия, намекая на то, что сейчас у России почему-то нет никакой жесткой напряженной активности, не всем приятной, по защите своих интересов и продвижению их. Вы с этим согласны?
— В вашем вопросе было противопоставление таких вещей, как с одной стороны интересы, которых у нас нет, а с другой стороны, что мы должны со всеми дружить?
— Нет-нет, смотрите, интересы у нас есть, но мы почему-то не можем себе позволить их жестко продвигать, потому что поставили перед собой то ли в 90-е годы, то ли поддавшись какой-то внутренней либеральной доктрине, поставили перед собой задачу дружить.
— Давайте посмотрим с другого угла, мне кажется, на примерах всегда ярче, нежели теоретизировать. Вот смотрите: есть Соединенные Штаты Америки, крупнейшая держава, кто-то называет империя, по некоторым аспектам поведения, признакам некоторые эксперты полагают именно так. Страна, у которой есть свои интересы, и страна, которая их очень жестко в ряде случаев проводит. То, что я сказала, близко к аксиоме.
Давайте посмотрим на итог. Эта жесткая, как вы сказали, у некоторых есть ностальгия по некоторой жесткости в проведении своих интересов, вот эта жесткость, с которой Соединенные Штаты проводят свои интересы, реализуют их, имея при этом полный пакет, полный арсенал средств — от фантастического военно-промышленного комплекса, неограниченных денежных средств, разветвленные системы soft power, мягкой силы, всего-всего, что хотите. Вот скажите мне — это жесткое проведение своих интересов дает те результаты, на которые изначально рассчитывают?
Давайте возьмем Ирак, наверняка были свои интересы в регионе, по крайней мере, они их декларировали, была ли реализация этих решений жесткой? Конечно было.
— Максимально жестким.
— Давили, давили в Совете безопасности, Совет безопасности не прогнулся, взяли и полетели. Собрали коалицию, причем как собирали коалицию, мы тоже помним, я хочу просто, кстати говоря, освежить у всех в памяти: тогда, например, Франция и Германия отказались входить в эту коалицию, понимая всю ее нелегитимность. Вы помните, как начали давить уже на Францию и на Германию, начиная опять же от бытовых вопросов, заканчивая просто политическим давлением, точно такая же была история. Там до санкций не дошло, но на бытовом уровне антагонизм развивался очень сильно, вплоть до того, что была шутка о том, что скоро в Соединенных Штатах french fries запретят. Это так называют у них картофель-фри, хотя, по-моему, этимология совершенно другая, с Францией не связанная, но…
— Я понял, да, бытовое восприятие такое.
— То есть понимаете, давили-давили тогда на всех, некоторые страны не вошли, некоторые вошли, даже самые небольшие страны, которые мало чем могли помочь этой коалиции, но для психологического момента, что вот давили-давили и додавили все страны, они вошли. Силовая операция, многолетняя, затяжная, унесшая колоссальное количество жертв с обеих сторон. Конечно, несопоставимо количество жертв со стороны иракского населения и со стороны американских вооруженных сил. Там в десятки раз превышает количество жертв со стороны Ирака, причем мирного населения. Куда приплыли, давайте посмотрим, вроде бы…
— А смотря в чем была задача.
— Вроде бы вывели, да. Нет, на мой взгляд, задача была та, о которой они говорили.
— Если задача была избавиться от Саддама, то получилось.
— Нет, они не хотели избавляться от Саддама, в принципе, они хотели сделать Ирак процветающим государством, которое сотрудничало с Соединенными Штатами Америки, проводило нужную политику и так далее.
— Если так, то немножко не получилось.
— И самое главное — это даже как бы подзадача была, изначальная задача была — это избавление страны и региона от иракского оружия массового поражения. Потом мы все узнали, что его там нет, но, в принципе, задача была –обретение этой странной свободы, демократии, процветания и так далее. Естественно, это тоже внешний фасад. Изначально задача была, наверное, все-таки иметь влияние в регионе.
— Конечно.
— Где мы сейчас все находимся с Ираком, да? Где находятся Соединенные Штаты? Вроде бы начали выводить войска, вроде бы начали потом обратно туда возвращаться. Так сказать, к стабильности в регионе в качестве цели, которая была заявлена, не пришли, даже, по-моему, от нее ушли. Вот пожалуйста вам конкретный пример силового продавливания своих интересов, как говорят эксперты, путем неких даже имперских таких приемов.