Александр Домрин о слабых местах в российской позиции с точки зрения юриспруденции: «Очевидные слабости есть. И я говорю об этом как независимый эксперт и юрист, в том смысле, что от меня ничего не зависит. Если бы я работал в МИД, я бы говорил совсем по-другому. Тем более, если бы работал юристом при МИДе. Надо советоваться не только с МИДовскими юристами. Один из аргументов Чуркина, в том, что да, до этого были международные авиакатастрофы, конечно. Вспомните, как американцы сбили в 1988 год иранский самолет над Персидским заливом. Вы вспомните, когда Советский Союз в 1983 году сбил корейский лайнер KAL-007, не было ведь тоже трибунала, а казалось бы куда уж как более очевидная ситуация, чтобы такой трибунал создавать. Но его не было. Вспомните, когда Украина сбила самолет ТУ-154 над Черным морем. А вы вспомните трагедию в Швейцарии, когда школьники погибли из-за ошибки авиадиспетчера. Было какое-то расследование? Не было. Такого рода катастрофы — это угроза миру и международной безопасности».
О речи Виталия Чуркина по поводу резолюции: «Я бы на месте Чуркина ограничился двумя аргументами. Вето — это суверенное право, в этом нет ничего необычного, в этом нет ничего особенного, это первое. Второе, то, что трибунал — это чрезвычайный суд, это судилище, это попытка найти, назначить, не найти, а именно назначить виновного до того, как закончится расследование. Вспомните, 8 июля первое большое на целую полосу интервью нового посла Соединенных Штатов в Россию Джона Теффта, когда дважды задают корреспонденты Джону Теффту вопрос относительно малайзийского Boeing, и он дважды говорит, «ну, мы-то знаем, что Россия ответственна за то, что он был сбит». То есть они-то уже знают, хотя расследование еще не завершено».