Целую сто раз

Три слова, ради которых можно залезть на крышу и не бояться с нее упасть

Маша Трауб

— Позвони бабушке. Пожалуйста, это займет две минуты. Позвони бабушке,— просила я сына Василия. Ему четырнадцать, и мне еще повезло, что он отвечает на родительские взволнованные эсэмэски. Ушел на день рождения друга, я спустя четыре часа деликатно спрашиваю: "У тебя все в порядке?" Спустя час приходит ответ: "Да". "Когда вернешься?" — уточняю я. "Скоро".

— Бабушке будет приятно тебя услышать. Просто спроси, как она себя чувствует,— канючу я.

— Ты же с ней разговаривала. Значит, все нормально,— удивляется сын.

— Она скучает. Для нее важно, чтобы мы все ей звонили,— объясняю я прописные истины.

Да, наша бабушка живет не так уж далеко от Москвы. Она у нас водит машину, ведет активную светскую жизнь и знает всех в округе до последней собаки. То есть, в принципе, за нее можно не волноваться. Да и чтобы поговорить с нами, ей нужно подняться по лестнице-стремянке под крышу дома — только там хорошая связь. Я  каждый раз боюсь, что она сверзится с этой верхотуры из-за моего звонка.

— Мама, почему ты не отвечаешь? — кричала я в трубку, когда два дня безуспешно пыталась до нее дозвониться. Уже собралась ехать, на пороге стояла.

— Сейчас и отвечаю,— удивляется мама. Оказывается, телефон она забыла в сумке, сумку оставила в салоне красоты, но решила не возвращаться, потому что телефон все равно разрядился, а зарядка дома, а завтра все равно ехать в магазин, но было лень, поэтому вот только сегодня забрала сумку...

— Зато я была с паспортом,— отвечает мама,— если бы что-то случилось, тебе бы позвонили.

Она всегда была такой. С черным юмором. "Без лирики", как говорит она сама про себя.

Когда я была еще не замужем, без детей и звонила маме, она спрашивала: "Тебе что, заняться нечем? Что без толку болтать?" Позже, когда я вышла замуж, родила сына и дочь, первым маминым вопросом, который я слышала в телефонной трубке, был: "Что случилось?"

Она вообще не любит говорить по телефону. И не ждет хороших новостей. Хотя мы все ее стараемся радовать. Копим сразу много достижений, чтобы сообщить бабушке — внучка теперь лепит из глины, внук выиграл олимпиаду, я купила новый шкаф и так далее. Но мама все равно дергается, когда звонит телефон. Однажды она мне призналась: "Я не выдержу. Сердце остановится. Если у вас что-то случится... Моя мама, твоя бабушка так боялась получать письма и телеграммы. Шарахалась от почтальонши — милейшей женщины. А я боюсь звонков. Слишком много было плохих звонков".

Когда я болею или дети простужаются, мы не звоним бабушке. Или звоним, предварительно высморкавшись и откашлявшись, чтобы она ничего не заподозрила. Когда мне было страшно или больно, или мне была нужна помощь — я никогда не звонила маме. Не хотела, не имела права отвечать на ее вопрос: "Что случилось?"

— Я позвонил,— отчитался Василий.

— И что сказала бабушка?

— Она спросила, не проигрался ли я в карты, и не собираюсь ли жениться.

— А ты?

— Сказал, что просто так звоню, но она не поверила. А ты, когда была молодая, звонила бабушке, только если в карты проигрывалась и замуж собиралась? — уточнил сын не без интереса.

— Нет, это бабушка у нас так шутит.

На самом деле, мама приучила меня звонить только по делу. И когда я начинала говорить про погоду и природу, обрывала: "Короче". Я рассказывала про свои мелкие беды или остатки большой беды, проблемы, которые уже были решены, но аукались. Говорила скупо и содержательно. И мама так же скупо предлагала заехать за деньгами.

— Мама, у меня есть деньги! — кричала я, потому что мне нужен был совет, или поддержка, или просто — услышать родной голос. Но она считала, что все проблемы можно решить материально. Плохое настроение? Сходи, купи новую кофточку. Проблемы на работе? Найди новую. Как ни крути, она была права — все упиралось в банальное решение.

— Мам, скажи, что все будет хорошо, что у меня все получится, что ты мной гордишься,— умоляла я.

— Прекрати ныть мне в трубку, звонить по всяким пустякам, и тогда я буду тобой гордиться,— отвечала мама.

Когда все изменилось? Не знаю, не помню этот момент. Я звоню маме и спрашиваю, нужны ли ей деньги на лекарства, купить ли ей новую куртку, привезти ли продукты.

— Ты можешь просто так позвонить? О погоде со мной поговорить? — обижается мама. Ей не нужна моя помощь, ей нужно просто услышать мой голос. Она чувствует все еще до того момента, как я сказала "алло". А я чувствую по ее голосу, что она проснулась в четыре утра и не могла уснуть — думала про нас, переживала, волновалась. И очень хотела позвонить — сердце было неспокойно. Но нет, она у нас гордая. Первая никогда не наберет номер.

— Мам, почему? Да хоть в шесть утра звони! — умоляю я.

— Зачем? Ты же испугаешься и сразу приедешь.

Это правда. Когда мама звонит, что бывает очень редко, у меня останавливается сердце.

Мне почти сорок, маме почти семьдесят, но мы так и не научились разговаривать по телефону.

И я не знаю, что бы мы делали, если бы не моя маленькая дочь Сима, единственная внучка нашей бабушки. Симе пять лет, и бабушка подарила ей личный мобильный телефон. Маленький, красный, со смешной киской-брелочком. И Сима обязательно каждый день звонит бабушке и рассказывает про то, как каталась с горки, как ходила на рисование, что сказала подружка Аня и как мальчик Саша упал в лужу. А бабушка ей рассказывает про зайчиков, которые забрали ее шапку — пропала шапка, точно зайцы забрали. Как к ней прилетала синичка и принесла цветочек. Как в норке завелось целое семейство ежей с ежатами. Сима звонит бабушке, когда захочет — в семь утра, едва проснувшись, в девять вечера, чтобы услышать сказку на ночь. И говорит бабушке на прощание: "Целую сто раз". Бабушка, стоящая на стремянке под крышей, чтобы поймать связь, готова балансировать на перекладине сколько угодно ради этих "целую сто раз".

Ведь это самое главное, что мы хотим услышать по телефону.