Британская певица, экс-солистка группы Moloko Ройшн Мерфи выпустила первый за восемь лет сольный альбом — «Hairless Toys». В рамках турне в его поддержку 12 июня она выступит в московском клубе YotaSpace. БОРИС БАРАБАНОВ поговорил с РОЙШН МЕРФИ о новом альбоме, рисках сценической карьеры и итальянской эстраде.
Ройшн Мерфи
Фото: Сергей Михеев, Коммерсантъ / купить фото
— Недавно появилось видео к песне «Eхploitation» из вашего нового альбома. Первая ассоциация — это, конечно же, фильм «Бёрдмен».
— Нельзя сказать, что мы ориентировались на этот фильм в полном смысле слова, но аналогий сложно избежать. Если говорить об источниках вдохновения, то это, скорее, «Премьера» Джона Кассаветиса.
— Когда вы играли свою роль, у вас на уме была какая-то конкретная актриса, или это ваше отношение к актерскому ремеслу в целом?
— Это собирательный образ. Но собран он из конкретных фигур. Это прежде всего Джина Роулендс, которую любил снимать Джон Кассаветис. Когда в клипе появляется яйцо, это прямая цитата из рекламного ролика Parco, в котором снялась Фей Данауэй. Также, конечно, не обошлось без Катрин Денёв и Джейн Фонды. Я могу сказать, что в своей карьере вообще всегда больше вдохновлялась актрисами, нежели певицами. Но более чем кто-либо иной на меня повлияла Синди Шерман. Пожалуй, я так же, как и она, хотела бы перевоплощаться в разных людей, создавать произведения искусства, используя только себя.
— «Eхploitation» — ваш дебют в режиссуре, так?
— Идея оказаться по другую сторону камеры давно интриговала меня. Вот наконец представился шанс. Без помощи профессионалов у меня ничего не получилось бы, конечно. К счастью, вокруг были люди, которые поддержали меня.
— «Hairless Toys» — ваш третий сольный альбом и третья стилистическая метаморфоза. Вы снова показываете нечто непохожее на Moloko и на прежние сольные записи.
— Очередной дикий эксперимент. Я не стала бы звать музыкантов в студию, чтобы воспроизвести то, что уже хорошо знакомо людям. Каждый альбом — это прежде всего демонстрация моего следующего уровня, того, чему я научилась. В случае с «Hairless Toys» мне повезло с рекорд-лейблом. Бельгийская независимая звукозаписывающая компания PIAS предоставила мне полную свободу самовыражения. За более чем двадцать лет работы они научились правильно обходиться с музыкантами.
— Альбому «Hairless Toys» предшествовал EP «Mi Senti» с произведениями из репертуара итальянских эстрадных певиц. Вы знаете, что в 80-е итальянская эстрада в России была даже популярнее английской поп-музыки?
— Да что вы говорите! Вообще-то я сделала эту запись вместе со своим возлюбленным — итальянским продюсером Себастьяно Проперци. Это был, конечно, большой вызов — петь по-итальянски. Пока что я позволяла себе только включать эти песни во время своих DJ-сетов. Но в нынешнем турне я планирую исполнять кое-что из этого EP живьем.
— После альбома «Overpowered» прошло восемь лет, за это время вы успели дважды стать матерью. Каково сейчас отрываться от семейных забот и возвращаться к заботам гастрольным?
— Конечно, я скучала по сцене и не могла дождаться, когда же наконец я смогу вернуться. Но и этим восьми годам я благодарна за каждое их мгновение.
— Вы знаете, я недавно смотрел трансляцию BRIT Awards, и когда Мадонна упала со сцены, я вспомнил один момент из вашей карьеры…
— Когда я разбила себе лицо на сцене в Москве? Ну, я не стала бы проводить параллелей. Мне было очень жаль ее. Мы все увидели момент, когда она была очень уязвима. А затем мы увидели, насколько она была прекрасна, когда вышла из этой ситуации. Конечно, мой случай не имел такого резонанса, но это была большая трагедия для меня. Я оказалась в ситуации, когда посреди ночи в Москве мне нужно было наложить швы на бровь. Я рисковала в буквальном смысле потерять лицо.
Все это был сюрреализм какой-то. Но утром я уже оказалась в Лондоне.
— Что бы вы назвали самым опасным в жизни артиста?
— Самый большой риск — это риск потерять связь с реальной жизнью.