Когда я сломал ногу, приятель посоветовал ехать не в больницу, а сразу в аэропорт Шереметьево-2, а там в Инсбрук или другой какой альпийский курорт, где, дескать, ноги из фарша собирают. Да куда там! В итоге за полгода лечения от сломанной ноги в России деньги набегают такие же, как если бы съездил в Инсбрук. Но это ведь постепенно. Как бы исподволь. Немножко врачу, немножко сестре, немножко нянечке.
Доктор в отечественной больнице подходит к больному и начинает как бы немножко торговаться. Он описывает долгий процесс лечения, а сам как бы намекает, что можно и покороче. Он говорит, что на операцию очередь, но бывают и срочные операции. Он просит больного, прикованного титановой спицей к кровати, не курить, потому что у дедушки рядом пошаливает сердце, но сообщает, что в его же отделении есть двухместная палата, где лежит курильщик. Он ждет вопроса.
— Сколько?
— Шестьсот! — говорит доктор с облегчением, и эта цена так же завышена, как завышена цена баранины у азербайджанца на колхозном рынке.
Надо торговаться.
— Шестисот у меня нет, я лучше подожду очереди.
— Но если не ставить швейцарские винты,— говорит доктор так, будто пациент под наркозом видит, какие ему всверливают винты в кость.— Если винты отечественные, ничуть не уступающие по качеству, то цена, конечно, ниже...
За полгода по больницам я видел людей, которым одни и те же операции делали за тысячу долларов, за шестьсот, за сто пятьдесят. И бесплатно такие же операции тоже делали.
Московский врач, официально получающий крохотную зарплату, ездит тем не менее обыкновенно на автомобиле ВАЗ-2110, живет в двухкомнатной квартире с женой и ребенком, иногда имеет дачу. То есть не то чтобы богат, но и с голоду не помирает.
Депутаты Государственной думы ломают голову, как бы устроить в здравоохранении социальную справедливость, а социальная справедливость тем временем устанавливается сама, методом простой торговли, простого баланса спроса и предложения.
Бомж, обгоревший у костра в подвале, пожарный, вынесший из огня ребенка, бизнесмен, взорванный лицами противоположной национальности в собственном автомобиле Mercedes SLK, и вице-премьер московского правительства лежат в Ожоговом центре на соседних койках. Ни одна социальная программа в мире не сумела так уравнять классы перед лицом болезни и смерти, как это делает простой завотделением в большинстве московских больниц — только потому, что надо же как-то ездить на "десятке" и завести отдельную комнату для дочки.
На самом деле хирург, насколько я понял, по утрам бесплатно оперирует неимущих, чтобы вечером в его распоряжении оказалась операционная и можно было бы там за деньги оперировать богатых.
Хуже беды не придумать, чем ежели депутаты или какая-нибудь налоговая полиция захотят существующее положение исправить и ввести в законные рамки. Тогда из простых больниц уйдет от голода весь медицинский персонал, и простые граждане станут там помирать как мухи, а в кремлевскую больницу станут принимать врачей по протекции. То бишь в кремлевской больнице врачи станут плохие.
Я убежден в том, что отечественное здравоохранение — это система саморегулирующаяся. Если ее не трогать, она наладится быстрее, чем наладилась бы от самых лучших законов об обязательном медицинском страховании. Врачи, правда, не будут платить налогов. Но зато бесплатно будут лечить налоговых инспекторов и налоговых полицейских. Так и видится мне группа захвата в масках, которая врывается, например, в больницу с автоматами наперевес для того, чтобы пройти, скажем, всем отделом вакцинацию от гриппа.
Как это ни странно, платная медицина в России куда неповоротливее бесплатной. Вот я, например, застраховал детей так, чтобы врач выезжал к ним на дачу за 30 км от города. А потом я вдруг сменил дачу на пару летних месяцев. Летняя дача находится в сосновом лесу, на берегу живописного озера, но зато от города в 60 км. И контракт со страховой фирмой переписать нельзя. Врач, который на 30 км ездит исправно, на 60 км выехать не может ни за какие деньги.
— Давайте я доплачу.
— Нет, надо заключать новый контракт на год.
— Но ведь старый еще не истек, да мне на год и не надо. Мне надо на лето. Назовите хоть какую-нибудь сумму.
— Знаете что,— страховой менеджер напрягается.— В экстренном случае вы можете позвонить по такому-то телефону и вызвать за $1500 вертолет "скорой помощи".
Я, разумеется, обращаюсь прямо к врачу и водителю. Я прошу, чтобы всякий раз, когда диспетчер вызывает их на мою ближнюю дачу, они ехали на дальнюю. И они, конечно, сразу соглашаются, если я буду им немного приплачивать.
В конце концов, по этой дикой стране тридцатью верстами больше — не крюк.
ВАЛЕРИЙ ПАНЮШКИН