Большой актер небольших ролей

 
       Умер Михаил Глузский. В свои 82 года он был всего лет на десять моложе отечественного кинематографа. А его профессиональная судьба могла бы служить иллюстрацией к известному трюизму: не бывает маленьких ролей — бывают маленькие актеры.

       Михаил Глузский был из тех артистов, чье лицо запоминается быстрее, чем фамилия или название фильма. Из почти полутора сотен картин, в которых сыграл Глузский, упоминания всерьез достойны совсем немногие: "В огне брода нет" Глеба Панфилова, "Пришел солдат с фронта" Николая Губенко и "Монолог" Ильи Авербаха. Но эти картины вышли на рубеже 60-70-х, уже лет через 30 после того, как Глузский начал сниматься. Впрочем, сам актер, уклонявшийся от ответа на вопрос, что для него главнее — театр или кино, первые в своей жизни аплодисменты услышал с театральной (или почти театральной) сцены: "Впервые мне хлопали, когда мне было около 13 лет и я играл в художественной самодеятельности. Все происходило в подвале жилого дома. Не помню, что это был за спектакль — кажется, какой-то водевиль. Когда я произносил слова из своей роли, все аплодировали и смеялись. Я тоже смеялся".
Безымянный купец в "Крейцеровой сонате" — один из многочисленных эпизодов Михаила Глузского, которые иногда запоминались больше, чем главные роли
       Вдоволь наигравшись в самодеятельности и поработав два года электромонтером в ЦУМе, студент актерской школы при "Мосфильме" Михаил Глузский принял крещение кинематографом из рук самого Всеволода Пудовкина, снявшего его сразу в трех разных эпизодах в "Минине и Пожарском" и лично брызгавшего на начинающего актера клюквенным соком — это, пожалуй, главное впечатление Глузского от той работы. Интересно, смог ли бы он вспомнить что-нибудь эдакое о десятках других эпизодов, в которых он снимался без передышки, или они просто слились для него в один нескончаемый поток? Например, в фильме Якова Сегеля "Разбудите Мухина" три роли Глузского вообще укладываются в одну экранную минуту.
       Глузский, учившийся в мосфильмовской киношколе у таких "актерских" режиссеров, умевших открывать таланты, как Борис Барнет, Григорий Рошаль, Юлий Райзман, так и не встретил своего режиссера, сотрудничество с которым радикально переменило бы его актерскую участь. Похоже, большинство режиссеров, не ставя под сомнение его талант, все-таки относилось к нему с некоторой настороженностью. Происходившие в его судьбе перемены выглядят либо как случайность, либо как результат терпеливого ожидания своего часа. "У меня хранятся два письма с отказами,— рассказывал однажды Глузский.— Замечательные письма. Ах, если б режиссеры могли так сформулировать, почему они на мне остановились, как в этих двух письмах вскрыто, почему я не подхожу!"
Лишь после фильма Глеба Панфилова "В огне брода нет" Михаила Глузского стали приглашать не только на эпизоды, но и на крупные роли
       С самого начала своей кинокарьеры Глузский роковым образом оказался в положении вечного мастера эпизода, актера второго плана, незаменимого кандидата на плохо прописанные роли. Можно было не сомневаться, что Глузский все сделает сам — и за сценариста, и, если надо, за режиссера (хотя о переквалификации в режиссера он никогда и не помышлял — у него не было ощущения, что он исчерпал себя в актерском качестве). Глузский прекрасно понимал свой статус палочки-выручалочки: "На такие роли приглашают по следующему принципу. Есть заявка на приличного, профессионально крепкого актера. Мол, придет он и восполнит пустоту кое-как написанной роли. Что-то добавит, привнесет". И Глузский старательно добавлял, восполнял, привносил, не гнушаясь почти ничем.
       То, что он не мог играть в советском кино главных героев, было предопределено его внешностью, фактурой отрицательного персонажа. Действительно, вглядываясь в черные глаза Глузского даже на нейтральных журнальных обложках и парадных портретах, неизменно чувствуешь какую-то опасность, хотя и уговариваешь себя, что это не японский разведчик и не полковник абвера, а Михаил Андреевич Глузский. По отзывам знавших его — мягкий, интеллигентный и обаятельный человек, правда, закрытый и предпочитавший держаться особняком. К своему отрицательному амплуа Глузский, как и к многому другому, относился с философским спокойствием: "Долгие годы моим уделом были шпионы, пьяницы, белогвардейцы. Был момент, я попытался вырваться из этого заколдованного круга. В фильме "Секретарь обкома" я сыграл-таки сугубо положительного героя. И что же? Вот вы его не помните. И, честное слово, лучше бы его не было вовсе".
Генерал Макартур в "Десяти негритятах" — последний из множества военных, сыгранных Михаилом Глузским
       По словам самого Глузского, он по-настоящему ощутил себя актером в фильмах Сергея Герасимова 50-х годов "Тихий Дон" и "Люди и звери" и навсегда остался благодарен Герасимову как первому режиссеру, который принял его всерьез. В "Тихом Доне" Герасимов впервые предложил ему выбор между добром и злом: роли большевика и белогвардейца. Первая, конечно, была крупнее и значительнее, но Глузский выбрал вторую и сделал из нее шедевр: предрасстрельный монолог есаула Калмыкова — одна из лучших сцен фильма. В "Людях и зверях" Герасимов опять поставил Глузского перед искушением сыграть положительный персонаж, и опять актер устоял перед ним, предпочтя яркую роль бывшего полицая.
       Качественно новым этапом, с которого начался у Глузского период крупных работ, стала роль коменданта санитарного поезда Фокича в режиссерском дебюте Глеба Панфилова "В огне брода нет", где как раз не было необходимости выбирать плюс или минус. Этим роль и понравилась Глузскому: "Мы, артисты, уж очень привыкли ходить по двум проторенным дорожкам. Одна дорожка — положительная, другая — отрицательная. Фокич же подкупил меня тем, что в эту схему никак не укладывался. Он был человеком, в котором сложно и причудливо смешались добро и зло". Глузский построил этот образ на контрасте твердости и мягкости, жестокости и ласковости, суровости и доброты. Но самая трогательная роль ждала его впереди, в фильме Николая Губенко "Пришел солдат с фронта", где он сыграл дядю Ваню, пожилого демобилизованного сержанта, чья семья погибла во время войны. Сведя к аскетичному минимуму жесты и мимику, погасив хищный блеск в глазах, Глузский в этой роли явил такую кротость и беззащитность, такое обезоруживающее и искреннее страдание, что все жители Великих Лук и окрестных деревень, участвовавшие в съемках, стали звать его дядей Ваней, а когда в финале ему по сюжету пришла пора отправляться в госпиталь, плакали по-настоящему.
Из всех своих киноролей самой удачной Михаил Глузский считал Флора Федулыча Прибыткова из "Последней жертвы" по драме Островского
       Через год мало кем ожидавшееся превращение Глузского в положительного героя было довершено: в "Монологе" Ильи Авербаха он сыграл академика Сретенского, потомственного интеллигента, человека настолько прекрасного во всех отношениях, что у него только что крылья за спиной не прорезались. "Монолог" — самая значительная роль Глузского и классический пример того, как актер, взятый на роль "от противного", против типажа, придает фильму дополнительное измерение. Сценарий Евгения Габриловича был написан в расчете совсем на другого актера, Максима Штрауха, а Глузский пробовался, по обыкновению, на эпизод. После проб ему позвонили с "Ленфильма": "Вы утверждены на роль Сретенского".— "А кто это?" — только и успел спросить Глузский, спасший в конечном итоге и образ Сретенского, и весь фильм Авербаха от сусальной благостности. Хотя первые три недели съемок актер чувствовал себя крайне скованно, будучи абсолютно уверен, что режиссер ошибся и весь отснятый материал пойдет в мусорную корзину. По рассказу Глузского, он нашел общий язык с режиссером и ощутил свою уместность в этой роли лишь тогда, когда отказался носить положенный ему по сценарию старомодный черный зонтик, превращавший профессора Сретенского в совсем уже анекдотичный персонаж, подобие "человека в футляре".
       Однако любимой ролью Глузского был вовсе не интеллигент Сретенский, а купец Флор Федулыч Прибытков в непритязательной экранизации "Последней жертвы" Островского, осуществленной Петром Тодоровским. Об этой работе обычно сдержанный Глузский отзывался восторженно: "Такая роль, как Фрол Федулыч, ей-богу, дорогого стоит! И пусть это нескромно, но, когда вижу себя на экране, хочется сказать словами великого поэта: 'Ай да сукин сын!'" Корыстный и бездушный персонаж Островского получился самым привлекательным благодаря актеру. Наконец-то пригодились его мудрый прищур, проницательный взгляд, способность передавать психологические нюансы, полутона.
       Но и став уже знаменитым, Глузский продолжал относиться к своей работе с какой-то военной дисциплинированностью: приказано играть — играй. Если не было ролей (что с ним случалось крайне редко) — занимался дубляжом, когда появилась реклама — снимался в роликах, ничуть не смущаясь и приговаривая, что презирают рекламу те актеры, которых туда не приглашают. В отличие от многих своих коллег он предпочитал не капризничать и жаловаться, а выполнять свой долг, как выполняли его многочисленные сыгранные им военные самых разных званий — от сержанта до командарма.
ЛИДИЯ МАСЛОВА
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...