В Государственном Русском музее открылась выставка "Русская скульптура в дереве. ХХ век". Сотня произведений из фондов музея рассказывает историю подчинения и сопротивления материала художникам.
Несмотря на намек на серийность, данный в заглавии, никакой выставки про деревянную скульптуру XIX или XVI веков в Русском музее не было. Если бы были, то нынешняя выставка должна была бы рассказывать о другом. О том, например, как традиционные для славянского язычества деревянные идолы были преобразованы авангардистами в идолов художественной революции. Или о том, как в конце прошлого века ретроспективисты повернулись к народному искусству и вернули "простецкому" дереву статус материала, пригодного для "высокого" искусства. Вместо этого история русской деревянной скульптуры отдельно взятого ХХ века превратилась в очередной пересказ истории отечественной скульптуры в целом.
Официальное описание выставки начинается с пассажа о том, что "дерево — материал, наиболее отвечающий русской ментальности". Идея довольно спорная: русская скульптура классического периода все больше тяготела к мрамору и бронзе, а дерево (наряду с папье-маше и гипсом) стали массово использовать только из-за финансовых затруднений советской власти, решившей разом монументально запропагандировать всю страну. Так что похоже, что дерево, как теплый и экологичный материал, в современном мире больше отвечает ментальности каких-нибудь скандинавов, а у нас скорее соответствует экономическому положению страны — как материал дешевый и имеющийся в избытке.
Экспозиция в Русском подтверждает такой прагматический взгляд на деревянную скульптуру. Страстные фигуры-стволы Сергея Коненкова, чуть африканизированный неоклассицизм портретов Александра Матвеева или аналитические корни/коряги Михаила Матюшина в первом зале быстро сменяются скульптурами, использование дерева в которых мотивировано не столько художественной необходимостью, сколько его дешевизной и податливостью. В первую очередь это касается кубистических штудий и проектов, относящихся к "плану монументальной пропаганды" 1920-х годов. Лучшие из них, как тяжеловесная ироничная "Саломея" Бориса Королева, обживают избранный материал, но массовая продукция остается к его специфическим возможностям холодной.
В начале экспозиции заявлено противопоставление Москва--Петербург. Коненков, тяготеющий к языческим традициям, и классик Матвеев обозначают границу двух художественных систем. По большому счету, русская деревянная скульптура в ХХ веке — это скульптура московская. А для ленинградцев-петербуржцев дерево — интересный, но частный случай в серьезной работе с "большими" материалами. Так, например, в 30-е годы в Москве была организована целая "Бригада скульпторов, работающих в дереве", а в это время наиболее влиятельная группа ленинградских скульпторов — ученики Матвеева — применяли дерево в основном в мелкой пластике, наряду с фарфором и гипсом.
Очередная мода на дерево приходится на 1960-е. В Москве это увлечение проходит бурно, экспрессивно, используется цвет, нет страха перед крупными формами. В Ленинграде все еще больше любят камень, но тоже не остаются равнодушными к модным веяниям и откровенно цитируют то соседей-прибалтов с их манией дерева, то русские народные игрушки. Настоящим же расцветом деревянной скульптуры в Питере стал конец 1980-х, когда она перестала быть лишь принадлежностью городских или курортных зон отдыха, а вернулась в выставочные залы работами Дмитрия Каминкера, Леонида Колибабы, Леонида Борисова. Тут и противостояние двух столиц по этой части как-то смягчилось. В последних залах выставки оно окончательно смазано — где сделаны все эти экзотические пальмы или иконостас из разделочных досок, не суть важно. Как и то, что сделано это из дерева: искусство 1990-х перестало быть искусством материалов, а стало искусством идей.
КИРА Ъ-ДОЛИНИНА, Петербург
Выставка открыта до 1 июля.