Танкист Алексей Пилипченко первый бой принял под Смоленском 26 июля 1941 года. И за месяц на войне успел побывать и в контрнаступлении, и в немецком тылу. Потом тяжелое ранение и инвалидность. В этом году Победе 70 лет, а ему — 95. Квартиры с удобствами от Родины танкист пока так и не дождался
Фото: Коммерсантъ / Андрей Шапран / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Андрей Шапран / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Андрей Шапран / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Андрей Шапран / купить фото
— Я был самый обыкновенный солдат, героического ничего не совершил. Но свое дело знал, меня никто не упрекнул, что я струсил или чего-то не сделал,— говорит о себе Алексей Пилипченко.
Почти всю жизнь Алексей Савельевич прожил в родном Мошковском районе Новосибирской области. Но на войну поехал из Приморья, со станции Манзовка, что в 180 километрах от Владивостока. Там он с 1940 года служил по призыву и учился в полковой школе 3-й таковой бригады.
— 22 июня у нас был день открытых лагерей, мы привели свои танки, артиллеристы привели свою технику, подтянулась пехота, и нас всех, курсантов, отпустили в увольнение,— вспоминает ветеран.— Вечером я пошел в наш солдатский летний театр. А о том, что началась война, узнал только после 12 ночи, когда объявили боевую тревогу. Так курсантами на фронт и поехали, нам даже звания присвоить не успели.
Из бригады сформировали полк, придали в 107-ю механизированную дивизию. В ее составе механик-водитель Алексей Пилипченко 26 июля 1941 года под Смоленском, в районе города Ярцево принял первый бой.
— Нас было не больше роты,— рассказывает Алексей Савельевич.— Мы расположились вдоль лога, там густой мелкий кустарник, там мы стояли замаскированные. И вдруг целая армада немецких танков двинулась на нас по чистому полю! Когда прозвучала команда: "Приготовиться к атаке", в этот момент — дрожь по всему телу. А когда в танк вскочил, мотор запустил, то готов идти хоть в огонь, хоть в воду. И трясучка кончается. А в бою какой человек? Он не человек, в бою лирические мысли не приходят на ум. В бою просто звереешь. Мы сожгли тогда семь вражеских машин. Нам тоже досталось: снарядом повредило основание башни. Но поняли главное: мы не лыком шиты!
На передовой
— На фронте я был ровно месяц. Знаете, долгожителем считают не того человека, который прожил на свете много лет, а того, кто много сделал. Так и на фронте,— уверен ветеран.— Бывало, по три раза в день мы вступали в дело. В атаку сходишь, вернулся, боевую укладку еще не успел осуществить, пехота кричит: "Танки!" И мы едем отбивать очередную немецкую танковую атаку. И так до трех выходов в день. Ведь лето 1941 года под Смоленском было горячим: немцы преобладали и численно, и технически. Помню, я получил от командира задание прорваться к нашим окруженным артиллеристам и доставить снаряды — у них стрелять было нечем.
На передовой летом 41-го, вспоминает танкист, было не так страшно, как в родном тылу,— слишком хорошо в то время работала немецкая разведка.
— Один раз иду по просеке сквозь густой лес,— вспоминает случай Алексей Савельевич.— По дороге попадается еще одна просека, и по ней идут трое с винтовками. Оглядываются с каким-то подозрением. Я испугался, но в одной руке держу револьвер, в другой — гранату. И жестом показываю: "Живьем вы меня не возьмете", а стрелять в меня, если они действительно разведчики, никто не станет, зачем шум поднимать. Мы так с ними и разошлись — я пошел своим путем, они своим. Но были случаи, когда именно в такие моменты немецкая разведка наших и захватывала — нужен был "язык", и такие истории происходили неоднократно.
Еще один эпизод того месяца — танкистам приказали сжечь деревню. Ветеран и сейчас не забыл название — Крапивня.
— Я говорю, как же так — свое село будем сжигать? — вспоминает он.— Начальник штаба отвечает, пускай об этом хозяйственники думают. Там небольшая речка и на противоположном высоком берегу расположено это село. А с нашей стороны — чистое поле. Немцы под каждым домом сделали огневую точку и три дня косили нашу пехоту: красноармейцы штурмуют, а с огневых точек немцы их в чистом поле расстреливают. Когда мы поехали к этой деревне, танки вели по трупам — столько солдат там было положено, наших солдат. Мы минут за 15 деревню сожгли, потому что как ударишь снарядом в дом, он сразу загорается. Но сколько ж там людей погибло...
В ходе Смоленского сражения это был короткий период контрнаступления Красной Армии. Алексей Пилипченко не без гордости вспоминает: "И в 41-м мы наступали". Правда, сам признается: продвинуться вперед удалось всего километров на 15. Увы, советские танковые дивизии таяли на глазах.
В тылу врага
Воевал Пилипченко на легком советском танке Т-26. К 1941 году это была самая массовая машина в Красной Армии, хотя уже и порядком устаревшая. Неудивительно, что большая часть Т-26 была потеряна в первые полгода войны. 22 августа подбили танк Алексея Савельевича.
— Мы прорвались в немецкий тыл во время атаки и вели бой, стоя во ржи, когда наш танк разбили,— вспоминает ветеран.— Нас рожь и спасла — в ней спрятались.
Не все, правда: башенный стрелок так и остался в подбитом танке. А Алексей с командиром из машины смогли выбраться.
— Через несколько минут на нас пошел немец,— рассказывает танкист.— Командир два раза выстрелил, я тоже стрелял. Одного мы убили, потом побежали по ржаному полю, а немцы открыли по нам шквальный огонь. Я бежал, согнувшись, когда пулю поймал: прошла вдоль спины, углубилась под лопатку и мимо головы. И сейчас след есть. Вторая пуля прошла касательно. Но вот ведь не убили! На войне случайностей бывает — сколько хотите.
Вышли из-под обстрела, оторвались. Но оказались-то за линией фронта — немцы вперед ушли.
— Выйти в первую ночь нам не удалось. Днем то в логу, то во ржи прятались. Всю вторую ночь бродили, потом решили идти напрямую,— говорит ветеран.— Представьте себе, идем мы по склону лога, танки немецкие стоят — руку протяни. У нас обычно один танкист всегда у танка остается, хоть днем, хоть ночью. У немцев никого нет. Прошли еще немного — пушка стоит. Тут уже с часовым. Командир как шел впереди, револьвер наставил и застрелил немца прямо в голову. Потом побежал. Я думаю, вдвоем-то бежать не годится — обоих могут скосить очередью, взял правее. Пока немцы соображали, что к чему, успели отбежать метров на 50.
— Первая очередь трассирующих мимо меня прошла, а второй прямо по ногам прошило,— вспоминает Алексей Савельевич.— Я уже собирался взвести револьвер, хотел застрелиться, с таким ранением — какой плен? Но в барабан моего нагана грязь забилась, и курок взвести не могу. Вдобавок кусок пальца на руке пулей оторвало. Но вот что значит боевая дружба. У танкистов она, конечно, особенная: командир впереди меня бежал, но увидел, что я ранен, и ко мне вернулся, подполз. Я командиру говорю: "Брось меня, убьют обоих", а он ответил: "Умирать будем вместе". Взвалил меня на плечи, прошел несколько метров, и тут оказалось, что мы находимся на нейтральной полосе — встретили своих, прямо на них наткнулись. Солдаты меня дальше вынесли.
В госпитале
— В Вязьму меня на самолете доставили, ночью повезли по городу, чтобы пристроить на какую-нибудь квартиру, но куда ни подъезжаем — нет места,— вспоминает Алексей Пилипченко.— В итоге уже за окраиной в сенцах какой-то избушки пристроили, на солому. Из всей одежды только простыня была, в которую как в пеленки меня еще на линии фронта завернули. А в сенцах холодно...
Утром, только стало светать, пришли двое из особого отдела. Ведь все, кто вернулся из немецкого тыла, должны были пройти проверку.
— Одеялом меня укутали, в машину отнесли, посадили, допросили. А в это время солнышко пригрело, и мне так приятно было...— рассказывает ветеран.— Особисты были хорошими ребятами, все понимали. Оказалось, и командира моего тоже допросили. В общем, отпустили лечиться. Сначала увезли в Кондрово, в имение Гончаровых. Там встретили девчонки, ученицы старших классов. Одна подбегает: "Когда ты ел?" Было 24 августа. Я отвечаю: "19-го сухари кушал". "А когда умывался?" — "Еще до войны..."
Алексей Савельевич и по сей день помнит, как завидовал тогда людям, имевшим возможность умываться каждый день. Сам-то он был весь забинтованный — и ноги, и руки, и спина.
Одна из старшеклассниц тут же спросила у танкиста домашний адрес и написала с его слов письмо домой. Но в имении Гончаровых раненый пробыл только день. Потом погрузка в поезд на восток — так 6 сентября 1941 года попал танкист в город Куйбышев Новосибирской области, оттуда в Новосибирск.
— Четыре месяца лежал в фиксированном положении. Боль была нестерпимая,— вспоминает ветеран.— Там, в госпитале, после ранения я дошел до такого состояния, что, когда мне сообщили, что отрежут ногу, я, наверное, согласился бы и голову отрезать. На мое счастье, в день, когда должна была проходить операция, приехал в больницу главный хирург области — профессор Шнайдер. Сняли гипс, он осмотрел рану и отменил операцию. Эта была первая ночь за четыре месяца, когда я задремал, а потом пошел на поправку...
С профессором Шнайдером Алексею Савельевичу потом довелось встретиться снова, когда хирурга награждали орденом Трудового Красного Знамени.
— В это время я уже с палочкой ходил, поднялся и попросил слова. И я сказал, что "товарищ профессор, эта нога, которая носит теперь меня, это ваша нога, которую вы мне подарили". Профессор подскочил ко мне, обнял и даже поцеловал. Это был светлый ум и золотые руки,— говорит Алексей Пилипченко.
— Когда оказался в военном госпитале, узнал, что там же лежит и командир нашей роты. Я с ним, наверное, раз пять или шесть ходил в бой. И вот он месяца через четыре пришел ко мне — я еще лежал, даже не сидел. Он пришел, хотя тоже был в ноги ранен в этом же бою, что и я,— рассказывает Алексей Савельевич.— Позавтракает, придет, до обеда со мной сидит. Пообедает, снова возвращается. И вот однажды он мне говорит: "Сколько раз я тебя посылал и знал наверняка, что ты не вернешься, а ты возвращался". Я даже не знал, что он посылает меня на погибель. Ну что — мне сердиться на него? Война есть война, он обязан был это делать.
Ветеран привык не жаловаться и не обижаться. Став в 21 год инвалидом, без дела не сидел: в школе преподавал, потом осваивал целину, работал на МТС. В этом году ему исполнится 95. Живет с дочкой-пенсионеркой в доме с печным отоплением на угле и дровах и с самодельной канализацией.
Лет девять назад дочь обращалась в местную администрацию по поводу квартиры с удобствами. Но получила отказ: мол, домик у вас и так имеется. С тех пор больше никуда не обращались: просить танкисту за себя у власти как-то неловко...