Одним из запоминающихся персонажей сериала "Орлова и Александров", недавно показанного на "Первом канале", был председатель Государственного управления кинофотопромышленности Борис Шумяцкий. Это действительно легендарная личность. О том, каким он был в жизни, "Огоньку" рассказал правнук "наркома кино" — тоже Борис Шумяцкий
Фото: Из личного архива Бориса Шумяцкого
Фото: Из личного архива Бориса Шумяцкого
Фото: Из личного архива Бориса Шумяцкого
Фото: Из личного архива Бориса Шумяцкого
— Ваш прадед стал героем сериала. Это не коробит?
— Знаете, я ожидал, что Сталин в духе времени будет представлен как эффективный менеджер, а прадед — врагом народа или на худой конец жертвой режима, необходимой в период построения сильного государства. Я был, конечно, рад, что мои опасения не оправдались и прадед изображен хорошим человеком, а Сталин выведен злодеем.
— Ну а насколько факты в сериале соответствуют фактам в жизни?
— Я заметил, что авторы сценария хорошо знакомы с материалом, есть верные детали. Ну, например, из семейных историй я знаю, что прабабушка варила прекрасный борщ, его вся Москва знала — в сериале об этом тоже упоминается. Но есть и много исторических неточностей. Впрочем, я считаю это неважным, не стоит требовать от игрового фильма верности историческим деталям.
Меня смущает другое: в сериале выведен абсолютный злодей Сталин с подручными, а остальные герои — их жертвы, которые ни в чем не виноваты. С таким взглядом на историю невозможно понять, что сталинское время сделало со страной, с людьми, а ведь оно тогда проникло в каждого. Вот только один пример из жизни моей прабабушки, Лии Исаевны. Уже после расстрела прадеда, после тюрьмы, она однажды проснулась в прекрасном настроении и сказала, что ей опять приснился Сталин и что это хороший знак! В тот же день забрали ее младшую дочь, отправили в ссылку как члена семьи врага народа Шумяцкого.
— "Орлова и Александров" — это сериал о золотом веке советского кинематографа. Какую роль сыграл в его создании Борис Захарович?
— У него была концепция — модернизация кинопроизводства, частично по голливудскому образцу. И то непонимание, которое сложилось у Шумяцкого с некоторыми режиссерами, в первую очередь с Эйзенштейном, было связано как раз с этим. Прадед хотел сделать кино массовым пропагандистским жанром, этаким телевидением того времени. Он считал, что нужно не просто обрабатывать людей, нагружая их идеологией, нужно соблазнять. То есть сделать так, чтобы они по собственной воле шли смотреть кино, плакали в кинозале или смеялись, но, конечно, не в ущерб идеологии. Вполне современная концепция. Однако она подразумевала и определенный киноязык, понятный широким массам. Эйзенштейну, совершившему революцию в искусстве монтажа, такой упрощенный киноязык был, естественно, чужд. Но волей-неволей на этом языке пришлось "говорить" всем. Тому же Эйзенштейну, уже после ареста моего прадеда,— в "Александре Невском", "Иване Грозном".
— Как насчет "русского Голливуда"? Это правда, что Шумяцкий мечтал построить его на юге страны?
— Ну, тогда существовали разные планы на этот счет. Вся экономика была централизована, и кино пришлось работать по той же схеме. Были созданы большие студии, налажены производства (например, кинопленочное). Но прадед мечтал о создании единого киноцентра, как это было в Америке, советского Голливуда в Крыму. На Крым, кстати, тогда многие претендовали, существовал даже проект создания там Еврейской автономной области. Что же касается планов о "советском Голливуде", то он так и не был построен. Какой-то эрзац киногорода возник рядом, в Одесской киностудии, но потом началась война, и стало не до того.
— Как развивались отношения Бориса Захаровича со Сталиным?
— Тут нужно сделать небольшой экскурс в историю. Шумяцкий был старым большевиком, некогда возглавлял Центральный исполнительный комитет Советов Сибири, что-то вроде большевистского правительства в регионе — говорят, они даже на день раньше, чем в Петрограде, провозгласили там советскую власть. Позже Шумяцкий был одним из руководителей Дальневосточной республики, воевал с войсками барона Унгерна, способствовал налаживанию связей между Монголией и Советской Россией. Со Сталиным он был хорошо знаком, они общались на "ты", прадед называл его Кобой. Но отношения безоблачными отнюдь не были. Борис Захарович, наперекор Сталину, добился тогда автономии для Бурятии, так как вырос там и хорошо знал регион. И когда ему стало тесно в Сибири, он попросил о переводе в правительство, но вместо этого его отправили в почетную ссылку — полномочным представителем, то есть послом, в Тегеран.
— Насколько я помню, с этим периодом связана легенда о ковре Каджаров, якобы подаренном Шумяцкому иранским шахом...
— Почему якобы? Действительно, была такая история. Ее главным действующим лицом стала моя прабабка Лия Исаевна. Надо сказать, что она тоже была профессиональной революционеркой и, хотя имела гимназическое образование, в высшем свете не вращалась. А персонал посольства, оставшийся еще с царских времен, не слишком помогал советским посланцам понять тонкости протокола. Как-то раз шах Реза Пехлеви пригласил жен послов к себе во дворец, стал демонстрировать свои сокровища. Все молчали, лишь сдержанно кивая, а Лия Исаевна про себя удивлялась: почему никто не восхищается такой красотой? Шах подвел их к самой ценной вещи из своей коллекции — ковру, изображавшему всех шахов династии Каджаров, его начали ткать еще при основателе династии. И прабабушка не выдержала, похвалила этот ковер. Тогда шах сказал: "Пешкеш". В приблизительном переводе: "Это твое". Оказалось, что на Востоке есть такой обычай: если гостю что-то понравилось в доме, хозяин должен ему это подарить.
На следующий день целая процессия доставила ковер в советское посольство. Разразился скандал. Обычай подразумевал, что гость, получив такой подарок, должен отдариться. Борису Захаровичу пришлось связываться с МИДом и за собственные деньги выкупать что-то из драгоценностей царской семьи, конфискованных новой властью (тогда их много продавали на Запад). Прадед затем преподнес их шаху в качестве ответного подарка, а ковер остался в семье. Его конфисковали во время ареста Бориса Захаровича, и только в 2000-е мы узнали, что шахский подарок хранится в запасниках Музея Востока.
— Говорят, в Иране ваш прадед познакомился и с Сергеем Есениным. Разве Есенин там был?
— У Есенина есть знаменитый цикл "Персидские мотивы". В советском, а затем и в российском литературоведении считалось, что поэт никогда в Персии не бывал, а написал стихи под впечатлением от пребывания в Баку. Но в нашей семье известна другая история: Есенин действительно ездил в Иран. И там, как мы знаем из "Персидских мотивов", Есенин увидел на улице незнакомку в чадре, пошел за ней. О том, что было дальше, стихов нет, но вот что рассказывал прадед: Есенин начал ломиться в гарем, где жила воспетая им незнакомка, собралась толпа, поэта чуть было не линчевали. Но вмешалась полиция, а затем приехал посол Шумяцкий и забрал Есенина домой. У этой истории есть косвенное подтверждение: после возвращения прадеда из Ирана поэт приезжал на дачу Шумяцкого в Морозовке, чтобы поблагодарить за спасение, не застал дома, но подарил свою книжку с посвящением моей прабабке: "Товарищу Шумяцкой С любовью братской. За чай без обеда, За мужа-полпреда". Экспромт опубликован в полном собрании сочинений Есенина. Что касается фразы "за чай без обеда", то это забавная деталь: ни Борис Захарович, ни Лия Исаевна принципиально не пили алкоголь, а Есенин считал обед без алкоголя всего лишь "чаем".
— Арест наркома был неожиданностью для семьи?
— Шумяцкий предчувствовал свою гибель: против него выходили критические статьи, начались интриги в комиссариате, к тому же было известно, что Сталин его не любит. Прадеда арестовали в 1938-м, через несколько месяцев расстреляли. Я видел дело и фото, снятое через пару дней после ареста, читал в архиве его признательные показания, где он утверждает, что был японским, английским шпионом. Я все время вглядывался в подпись под протоколом допроса: старался понять по ней, пытали его или нет. Возможно, его шантажировали семьей, а может быть, он как старый большевик считал, что своей смертью поможет делу революции... В любом случае он все подписал и был расстрелян. Характерный факт: в официальных документах датой его смерти значился 1943 год, тогда часто так делали, и моему отцу, внуку Бориса Захаровича, стоило немалых усилий установить настоящую дату смерти Шумяцкого.
— А что это была за история, будто бы он уже после начала травли отказался выпить за Сталина?
— Как я уже говорил, прадед вообще не пил. Незадолго до ареста его вдруг вызвали в Кремль, на новогодний прием. Эти сталинские приемы хорошо описаны у Фазиля Искандера в "Пирах Валтасара". Икра, вино, водка... Тосты. Многие напивались там до полусмерти, и, конечно, прадед смотрелся на их фоне белой вороной. Так вот, на приеме стали пить за здоровье вождя, а Борис Захарович чокался водой. Тогда Сталин опустил свой бокал и спросил у него: "Борис, ты что, не хочешь выпить за мое здоровье?" На что мой прадед ответил: "Коба, ты же знаешь, я не пью". "Ну, как говорится, не можешь — научим, не хочешь — заставим",— ответил Сталин... Так рассказывал мой прадед, вернувшись домой. А уже на следующий день он нашел на своем рабочем столе приказ об увольнении.
— Кто прадед лично для вас — историческая личность или живой человек?
— Конечно, живой человек! То, что он пережил, передалось следующим поколениям, мой отец рос в семье врагов народа. Может быть, поэтому я сильнее чувствую связь времен. Я вижу, что остается от сталинской эпохи в нашем времени, в обществе и во мне самом. Мой прадед как бы говорит мне: "Прошлое не прошло".
Правнук наркома
Досье
Борис Шумяцкий, правнук Бориса Захаровича Шумяцкого, писатель и публицист, живет в Мюнхене (Германия). В своей книге "Новый год у Сталина" он воспроизводит историю своей семьи в годы революции, террора, войны и десталинизации.