Российский национальный оркестр оживил сезон двумя программами в Большом зале консерватории с довольно редкой музыкой. Почти подряд прозвучали "Осуждение Фауста" Берлиоза с импортными солистами и приглашенным дирижером Василием Синайским и совсем раритетная "Нельсон-месса" Гайдна — тоже с европейскими солистами и дирижером Федерико Марией Сарделли. Рассказывает ЮЛИЯ БЕДЕРОВА.
Фото: Анатолий Жданов, Коммерсантъ / купить фото
Концерт классика
Плетневский Российский национальный оркестр (РНО) в этом сезоне в Москве играет совсем немного, проводя основную часть времени в гастрольных разъездах. Неофициальный статус лидера местной симфонической жизни, каким оркестр мог похвастать несколько лет назад, он теперь как будто передал Госоркестру. Тем не менее две программы с приглашенными дирижерами — одним отечественным (экс-главным дирижером Большого театра Василием Синайским) и одним импортным (известный вивальдиевский специалист Федерико Мария Сарделли совсем недавно делал в филармонии великолепного Генделя) — показали РНО в лучшем репертуарном виде и в чудесной форме. Особенно в одной симфонии Гайдна — N100 — (двумя симфониями открывалась "Нельсон-месса"), где оркестр звучал, как в лучшие годы, прозрачно, ясно, с артикуляционным благородством и изяществом фразировки и баланса.
Вряд ли нужно было ожидать от РНО аутентично ориентированных манер, но в 100-й, Военной симфонии и без них звучание оркестра в немного игрушечной войне Гайдна оказалось очаровательно кружевным. Оно становилось все более горячим и пышным на пути к "Нельсон-мессе". Чуть меньше аккуратности и чуть больше нажима было заметно в 95-й симфонии. Сама Месса была уже словно румяный, нажористый пирожок, как бы ни были странны здесь кулинарные ассоциации.
"Нельсон-месса" получила свое название при жизни Гайдна, но без его усилий. Хотя принято считать, что в момент написания композитор думал о величественной победе адмирала Нельсона над Бонапартом едва ли не больше, чем о деталях смысла канонического текста католической мессы. Но в исполнении РНО, умелого дирижера, аккуратного хора "Интрада" (от него иногда хотелось чуть более ясной дикции, но стилистически хор проявил много чуткости) и пестрого квартета вокалистов оттенки канонических смыслов и эмоций в мессе были как раз отменно различимы и даже цветисты. На словах "miserere nobis" наворачивались слезы, на "crucifixus" — хмурились брови, "Sanctus" удивлял лаской и только потом весельем звука.
"Нельсон-месса" звучала нарядно и компактно, позволяя различить все подробности удивительно ажурных лаконичных гайдновских конструкций, праздничных и нежных юбиляций, полифонических опор, фанфарных голосов между рюшами и завитками, ясных и витиеватых линий, легких, быстрых переходов от света к тени, от сольных реплик к сложным по форме и веселым на вид коротким ансамблям и компактным хоровым фрагментам. Этот Гайдн заслуживал бы еще большей изысканности в красках, но Федерико Мария Сарделли верно выбрал пышный тон для этого исполнения, и так удалось собрать в одно целое все разнородные исполнительские силы, в том числе стилистически разномастный квартет солистов, где на одном фланге была яркое, цветистое сопрано Джоан Ланн со смелыми верхами и большой барочной практикой, а на другом — бас Максим Кузьмин-Караваев, словно явившийся сюда из Глинки, постаравшийся, впрочем, быть как можно более мягким, гибким и трепетным.
Заметно более единообразным по стилю вышел квартет солистов в "Осуждении Фауста" Берлиоза, состоявший из темноокрашенного голоса Оксаны Волковой (Маргариты), пылкого тенора (Павел Чернох — Фауст), витиеватого баса Эндрю Фостера-Уильямса (миловидно комический Мефистофель) и деловитого Дмитрия Скорикова. Надо сказать, что во всей картине "Фауста" прежде всего обращала на себя внимание ее мягкая, обволакивающая цельность, в этот раз побеждавшая все фантасмагорическое разнообразие берлиозовской музыкальной речи. Драматическая легенда под руками Синайского, старательного оркестра, неробких, но послушных солистов и хора Попова, с равным пылом представлявшего в соответствии с замыслом композитора крестьян, пьяниц, гномов, сильфов, блуждающие огни, солдат и студентов, соседей Маргариты, демонов и серафимов, звучала подробным и внятным, как будто немного меланхолическим прозаическим пересказом безудержной музыкальной поэзии. В то время как Гайдн, наоборот, вышел более поэтичным, чем мог бы в российском исполнительском контексте со своими волшебно военными интонациями.