Две девочки живут в деревне, около которой проходит линия фронта, или линия блокады, или и то и другое. В деревне почти никого не осталось — старики, несколько женщин и дети. Поля кругом заминированы, из ближнего ущелья доносится смрадный запах разложения. Везде голод, мародерство и ожесточение, сквозь которые то тут, то там пробиваются искры любви и самоотверженности — такие неуместные в этих обстоятельствах, что им приходится камуфлироваться под раздражение и истерику. Все — это ясно с первых строк — закончится плохо. И для тех, кто умрет, и для тех, кто выживет. Выбора нет, добра и зла — тоже. Хотя, неправда — добро все же есть, только оно видоизменилось до неузнаваемости.
"Это о войне, где бы она ни происходила" пишут практически в любой рецензии на книгу молодой грузинской писательницы Тамты Мелашвили, и пишут правильно: речь "по умолчанию" идет о грузино-абхазской войне начала девяностых, но такое может происходить, такое происходило, такое происходит — хоть в Афганистане, хоть в Восточной Украине.
Мы сегодня в принципе, в целом прекрасно знаем, что война ужасна, но очень мало и очень плохо — о том, как ужасна каждая отдельно взятая война
То есть "Считалка" — универсальное высказывание. В этом захлебывающемся, скороговорочном тексте (интонация и темп переданы в русском переводе Александра Эбаноидзе: "А что это, белое? сказала Нинцо, кивая назад. Не знаю, сказала я. Наверно, мозги. Меня сейчас стошнит, сказала Нинцо. Я подвинулась поближе, руками зажимала нос. Не наш, сказала я. Откуда ты знаешь? Сказала Нинцо. Посмотри на форму. Потому и не похоронен") война предстает, в первую очередь, лишением невинности. Растлением, осквернением, надругательством во всех бесконечно ужасных смыслах этих слов.
При этом "всеобщесть" и метафоричность "Считалки" — это во многом недостаток этой книги. Особенно если иметь в виду ее восприятие в российском пространстве. Мы сегодня в принципе, в целом прекрасно знаем, что война ужасна, но очень мало и очень плохо — о том, как ужасна каждая отдельно взятая война. Постоянное искажение информации и бесконечные пропагандистские завывания (у нас, разумеется, все это представлено в невероятно гипертрофированном виде, но так или иначе это имеется практически везде) делает по-настоящему нужными конкретные, привязанные ко времени и месту истории, а не общий благородный и даже поэтичный пафос.
Слишком много негодяев выступало в последнее время с самими проникновенными, но именно что "общеантивоенными" речами и заявлениями. Это, разумеется, не вина Тамты Мелашвили. Но отчасти ее беда.
Тамта Мелашвили. Считалка. М.: Самокат, 2015