Ария на вес

Фестиваль театр

Фестивального номинанта спектакль Михайловского театра "Царская невеста" в постановке Андрея Могучего вечером 17 марта увидели не только на Новой сцене Большого театра, но и в кинотеатрах России в прямой трансляции. Это первая опера в новом проекте ""Золотая маска" в кино". Впереди еще два балета — "Вечер балетов Иржи Килиана" Музтеатра Станиславского и фаворит балетного расписания спектакль "Цветоделика" из Екатеринбурга. С подробностями — ЮЛИЯ БЕДЕРОВА.

Следующие трансляции "Золотой маски" совместно с арт-объединением CoolConnections (именно эта компания уже не первый сезон ведет популярные трансляции из Метрополитен-оперы, например) — 20 марта и 11 апреля "Вечер балетов Иржи Килиана" и "Цветоделика" Вячеслава Самодурова соответственно. Города, которые из-за несовпадения часовых поясов смотрят спектакли в записи (так же, как живая фестивальная публика,— только один раз), увидят их 18 и 26 апреля, отложенный показ "Царской" назначен на 4 апреля.

Можно представить себе, что "Царская невеста" в постановке Могучего в списке оперных номинантов нынешней "Маски" занимает специальную графу с возможными названиями — "темная лошадка, вишенка на торте или драматические режиссеры в опере". Последнее — регулярная интрига современного местного оперного театра. Могучий добавляет к ней эффектный жест, при этом парадоксальным образом насаживает свой модернистский театральный проект на бусы консервативной оперной идеологии. Опера для режиссера — застывший в своей окончательности текст эмблематического кроя и состава, модель для сборки.

При этом к театральной истории самой "Царской" спектакль Могучего добавляет игривого кокетства, ветреной концептуальности, разминает оперные мускулы и речь. В Москве в сравнении с показами в Михайловском все фокусы и гэги, едва ли не в буквальном смысле расцветившие романическую партитуру (в том числе лампочками, фонариками — одинокими или собранными в гирлянды), не изменили своего значения, разве что выглядели немного тяжеловеснее в чуть более просторном зале. Вес — вообще интересное слово для этого спектакля: пока музыка играет, на сцене все время что-нибудь носят — буквы, лестницы, персонажей. Легкость мысли и манер при этом принципиальна, словно режиссер специально думал отлепить свою театральную версию оперы от ее собственной исторической серьезности, стилистической, психологической весомости.

Вместе с художником Максимом Исаевым, работа которого выразительна и сама по себе (деревянные истуканы, элегантные многозначительные шрифты, костюмированный балаган на темной сцене), Могучий поставил историю с условно нервной, тонкой проработкой психологических движений героев, причем специфичной, кукольной, основанной на сдержанности и эмблематичности всякого движения и жеста. Но вся театральная игра (мрачный розыгрыш) остается словно на одном этаже, на другом — концептуальный, образный ряд, не сразу, кстати, поддающийся расшифровке при всей нарядности. Возможно, потому как раз, что совершенно отделен от прочего, будто висит в воздухе.

Трепетно и трогательно важные предметы и понятия из оперы — "мед", "царь", "зелье", "чарочка", "любовь" и т. д.— оформлены в слова, выполненные крупными буквами, их переносят по сцене в соответствующие моменты. Так они титруют действие, но не только. Могучий воспринимает оперный текст как серию узловых моментов вслед за памятью меломана, любящей помнить всякую в общем-то каноническую оперу как конструкцию из популярных арий. Каждый такой узел — эмблема, за которой много чувства, то расплывчатого, то острого, много смыслов, представлений, смутных и объемных. Так и тут. "Зелье" шествует по сцене, запечатанное в буквы, за ним — столько же неконкретных значений и гибких эмоций, сколько за буквами "Слава КПСС" вдоль дороги.

Но все это скорее висит над музыкой необязательной игрой, нежели меняет ее цвет, эмоцию, движение. Оркестр и певцы в Москве — в неудобной акустике Новой сцены — звучали суше, прозаичнее, эпизод за эпизодом, мотив за мотивом словно старательно аккомпанируя театру. Ансамбль солистов в постановке подчеркнуто ровный. Чуть более цельная актерски и музыкально роль у Александра Кузнецова (Григорий Грязной), в то же время любимец публики и "Маски" Евгений Ахмедов в партии Лыкова звучал и выглядел зажато, женские партии выровнены, равно сдержанны эмоционально и вокально. Достоинство музыкальной интерпретации Михаила Татарникова — ее складное движение, сдержанная, но порой стремительная динамика, компактность темпов, тембров и баланса, словно роман превратили в повесть — но то же и недостаток иногда, собственно, уникальной корсаковской красоты. В то же время именно для кино — с его особым соотношением звука и визуального ряда — этот спектакль со специфической узорчатой работой режиссера с актерскими мизансценами, выражением лиц и жестов, собранный как конструктор из разных планов и текстов, как кукольный театр из образов и слов, кажется, удивительно подходит.