К 80-летию Андрея Сахарова Музей и общественный центр имени Андрея Сахарова открыл вторую выставку-лабораторию "Идея Музея СССР. Эпоха Сахарова 1945-1991 гг.". Она осталась бы обычным юбилейным набором известных фотографий и документов, если бы не усилия ее куратора и оформителя легендарного художника Юрия Злотникова.
Неудачливый номинант на Госпремию этого года, не дошедший до третьего тура конкурса, Юрий Злотников считается отцом русской послевоенной абстракции. Хотя он с этим не согласен — свою минималистическую "сигнальную живопись" из черточек и кружочков, придуманную еще в 50-е годы, он расценивает как научный эксперимент со зрителем, а не выпячивание авторской самости, чем грешили традиционные "абстракцисты". Злотников вообще самоотвержен и бескорыстен — последнее время он больше курирует сборные выставки других, нежели выставляется сам.
Два года назад художник, откликнувшись на предложенный Сахаровским центром проект создания Музея СССР, устроил в Центре первую выставку-лабораторию "Идея Музея СССР" (ее материалы доступны на сайте по адресу www.sakharov-center.ru). И хотя копирайт на проект законно принадлежит социально озабоченным "сахаровцам" во главе с их директором Юрием Самодуровым, без участия Злотникова, пригласившего множество современных художников и выстроившего экспозицию, выставка была бы скучна и убога.
Так и на этот раз. Музей имени Сахарова решил отметить юбилей главного отечественного диссидента и получил на это дело средства аж от трех американских фондов. Собрал копии документов КГБ и Политбюро, советскую официальную прессу и самиздат, фото- и кинодокументы из архивов, музеев, частных коллекций. А потом "автор художественного проекта выставки-лаборатории" Злотников сделал выставку "Эпоха Сахарова".
По периметру выставочного зала музея с его кирпичными стенами пустил пенопластовые собственноручно изготовленные модели знаковых для разных советских десятилетий столичных зданий — от сталинского ампира до первых лужковских небоскребов с башенками. Взгромоздил падающую, как пизанская башня, колонну с золоченой капителью и надписью "СССР", обклеенную у обшарпанного основания старыми советскими газетами. Всю мемориальную писчебумажную и фотографическую документацию вывесил на стендах, разрисованных с одной стороны под сталинские почетные грамоты с барельефоподобными профилями вождей, а с обратной — под облезшие стенки (так сказать, лицо и изнанка эпохи). Под потолком повесил копию дейнековского плафона с физкультурниками. Ну и, наконец, поддал искусства — своего и коллег. Одиннадцать художников, включая куратора, представили "образы, метафоры значимых в советском обществе настроений и явлений".
Тут-то самое интересное. Верный старым дружеским связям, Юрий Злотников пригласил художников не очень раскрученных, за исключением соц-артиста Ростислава Лебедева и гиперреалиста Семена Файбисовича (последний выступает на выставке лишь как фотограф-бытописатель). В основном на выставке те, кто застряли в неопределенности между "левым МОСХом" и неофициозом. Небездарных, но банальных. И вот всякие карикатурные "Сельскохозяйственные рабочие" покойного Клима Сапегина или лирический "Овин" Николая Антипина вдруг начинают смотреться очень даже ничего.
Минус на минус дает плюс. И общие места злотниковского дизайна (ну кого удивишь завалившейся колонной, похвальной грамотой или пенопластовым Белым домом), столкнувшись с заурядностями московской живописи 70-х--90-х, рождают странное ощущение неплохой выставки. Что еще можно, в конце концов, выдать про времена средне-позднего СССР, обозванные "эпохой Сахарова", как не очередной набор пыльных штампов? Главное — их не бояться.
Сложнее понять, что в таком случае делать с идеей Музея СССР. Когда она возникла, то за ней стояло недавнее ощущение величия того монстра, который рухнул. Но чем дальше Советский Союз отходит в прошлое, тем сильнее расслаивается. Времена сталинских бури и натиска бронзовеют и приобретают непонятную мощь — культурологи, философы, искусствоведы находят в них массу привлекательности, новаторства, экономических альтернатив и эстетических открытий. Хрущевско-брежневский же мир оказывается каким-то чавкающим болотом, из которого просто невозможно вытащить хоть что-нибудь интересное, достойное нового музея.
Смысл "лабораторного" эксперимента по устройству этого музея — как раз в обнаружении этой ситуации. Выставка "Эпоха Сахарова" вышла про болото, осушить которое не под силу даже светлому образу Андрея Дмитриевича, и это-то как раз хорошо. В тот момент, когда эта штампованность осознанна, она становится интересной.
ФЕДОР Ъ-РОМЕР