В Инженерном корпусе Государственной Третьяковской галереи открылась ретроспектива венского "фантастического реалиста" Эрнста Фукса. Главный музей национального искусства предоставил свои залы разухабистому иноземному китчу.
До Третьяковки оскоромился Русский музей: работы Эрнста Фукса (Ernst Fuchs) показывались в его стенах еще в 1993 году. Ближайший товарищ по несчастью — Художественно-исторический музей Вены, куда в августе переедет нынешняя выставка. И хотя Фукс за 60-летнюю арт-карьеру так и не стал желанным гостем в крупнейших музеях мира (приходится довольствоваться собственным частным музеем), его жизнь в искусстве явно удалась. Мало того что рисует, он еще и оформляет музыкальные постановки, курирует выставки, записывает пластинки с собственными песнопениями, даже возводит отели. Ретроспектива в Третьяковке, вообще-то не выставляющей западного искусства, личная инициатива ее замдиректора Яна Брука. Короче, Эрнст Фукс вполне востребован.
Оно и понятно. Картины или рисунки большие — бывает два на три метра. Цветные — в том смысле, что выпускник венской Академии изобразительных искусств не стесняется прямого соседства, например, розово-фиолетового с сине-зеленым. В дорогих рамах — Фукс подчас не может удержаться, чтобы и их не пустить в дело: что-нибудь да нарисует. Манера доступная. Фукс кичится тем, что еще в период буйства послевоенных абстракционистов он раз и навсегда выбрал для себя в качестве стилистического ориентира искусство старых мастеров. Действительно, иногда выходит похоже на Ван Эйка, Кранаха или Жана Фуке. Изображено обычно что-то высокодуховное, заговорщически приобщающее зрителя к запредельному: сплошные Спасители, Богоматери, херувимы, а также химеры, единороги, сфинксы, драконы и прочая архетипическая нечисть, свернувшаяся в клубке авторского бреда. Словом, если к реалистическим талантам Ильи Глазунова добавить духовидство и монструозность образов Михаила Шемякина — выйдет чистый Фукс.
Суть придуманной Фуксом с товарищами еще в 1948 году "Венской школы фантастического реализма" (наследницы довоенного сюрреализма, очищенного от левацко-революционных идей) и заключается в достоверном перенесении на холст или бумагу всяких мистических прозрений. Внятному объяснению они не поддаются: издатели альбомов Фукса чаще всего ограничиваются его собственными комментариями, избегая искусствоведческих мудрствований. Единственным успешным толкователем фуксова визионерства был друг и наперсник художника Сальвадор Дали. "Во многих моих работах, создававшихся интуитивно и казавшихся мне самому загадочными, он помогал мне вступить в новое пространство и совершить открытия, вселявшие в меня страх и робость",— писал Фукс.
Такие страх и робость испытывали, вероятно, многочисленные поклонники удачливого арт-коммерсанта Дали. В свое время, после выставки в Русском музее, каталог Фукса недолго лежал на столиках уличных букинистов рядом с альбомами Дали. Жулики первыми учуяли конъюнктуру, но быстро просекли разницу: Фукс — как бы Дали, но пожиже. Китчевей, бездарнее. Архаичнее: по словам самого художника, он — принципиальный аутсайдер, не следящий за мировой модой. Выспреннее: испанец паразитировал больше на психоанализе, а австриец, презрев своего земляка Фрейда,— на судьбах человечества. Теперь вроде бы мода даже на Дали сошла. И вдруг опять Фукс, да еще почему-то в Третьяковке.
АЛЕКСАНДР Ъ-ПАНОВ
Выставка открыта до 10 июля.