Специальный представитель президента Российской Федерации по международному культурному сотрудничеству Михаил Швыдкой рассказал о достижениях и проблемах российской культуры за рубежом
Фото: Валерий Шарифулин/ ТАСС
Фото: Коммерсантъ / Павел Кассин / купить фото
— Большинство международных культурных проектов связано с балетным искусством. Почему балет до сих пор остается важной статьей российского культурного экспорта и что еще туда входит?
— Одна из самых сложных проблем культурных связей — как представлять Россию за рубежом. У России есть определенные устойчивые культурные символы: балет Большого, опера Мариинки, сейчас еще появляются Новосибирская и Пермская опера. Во всяком случае, балетное и оперное искусство из России — это то, что всегда пользуется безусловным успехом. До сих пор ценится российское исполнительское искусство. Есть, условно говоря, несколько симфонических оркестров, которые по-прежнему высоко котируются за рубежом: симфонический оркестр Санкт-Петербургской филармонии под руководством Юрия Темирканова, ГАСО Дмитрия Юровского, Большой симфонический оркестр Владимира Федосеева, оркестр Мариинского театра, НФОР под руководством Владимира Спивакова. Так же как существуют и дирижеры, имеющие устойчивую репутацию на Западе. Это, безусловно, Валерий Гергиев, Юрий Темирканов, Владимир Федосеев, Дмитрий Юровский, Владимир Спиваков — пожалуй, такая последовательность. Среди музеев — это Кремль, Эрмитаж, Третьяковка, Русский музей, Пушкинский музей и, может быть, Исторический. Также за рубежом знают пять-семь российских кинорежиссеров, от Михалкова и Кончаловского до Сокурова, Звягинцева и Германа-младшего. Что касается народного искусства — Государственный академический ансамбль народного танца имени Игоря Моисеева, "Березка" и хор Пятницкого. Вот этот довольно ограниченный "джентльменский набор", за исключением кинематографа,— это то, что продавалось всегда, до революции 1917 года, во времена СССР и после распада СССР. Есть еще экспортные культурные явления, которые имеют узкоспециализированное значение,— сюда относится все, что связано со Станиславским и его системой. Если говорить об изобразительном искусстве, то у нас вечны две темы: иконопись до XVII века, пока ее не испортил Ушаков, и авангард.
— Вы перечислили явления, которые входят в культурный код России, но не показывают ее современное состояние...
— Именно эта дилемма возникает всякий раз, когда мы начинаем заниматься культурным сотрудничеством. С одной стороны, есть безошибочные "культурные отмычки", которые я назвал, а с другой — мы действительно стремимся позиционировать Россию как современную страну. В этом случае показателен пример Роспечати, которая интенсивно работает на международных книжных ярмарках, позиционируя современных российских писателей. Потому что, когда говорят "Россия" имеют в виду прежде всего "Толстоевского", то есть Толстого и Достоевского, и, конечно же, Чехова, который наряду с Шекспиром является самым популярным драматургом в мире. Современная русская литература вместе с классикой в мировом книгоиздательстве занимает меньше двух процентов. Однако если мы хотим представить современную Россию, то, безусловно, должны вывозить и современную литературу, и документалистику, и театр. Но дело в том, что отношение к современному российскому искусству менее оптимистичное, чем к классике.
— Дело в качестве? Нам, может быть, просто нечего показывать?
— В истории развития международных культурных связей был пиковый момент интереса к России — с середины 80-х и до середины нулевых, но начиная уже с конца 90-х годов нас потеснил Китай. Россию открыли, ну и открыли, все понятно с ней. Сегодня на рынке современной живописи китайское искусство превосходит российское и по цене, и по востребованности. Мода на китайских художников довольно устойчива, поэтому нам приходится прилагать определенные усилия, чтобы представлять зарубежное публике современное искусство. Тут возникает масса проблем. Балет всегда позитивен, Чайковский ничего против России новой формации не говорил, а современные романы, фильмы и пьесы достаточно критичны к отечественной действительности. А нужно ли нам тогда такое искусство экспортировать? Например, фильм Юрия Быкова "Майор" или тот же "Левиафан" Андрея Звягинцева. Нужно ли, чтобы на Западе видели такую Россию? Моя позиция по этому вопросу крайне проста: все определяется качеством искусства. "Левиафан" смотрят потому, что это серьезное произведение искусства. Все эти книги, фильмы, постановки свидетельствуют об одном: Россия — страна, в которой каждый художник имеет возможность высказаться, которая живет по стандартам цивилизованной демократии, где художники творят свободно и разнообразно. Это тоже очень серьезный аспект позиционирования, которого многие не понимают и выступают за то, чтобы в вывозимых за рубеж произведениях искусства был представлен исключительно позитивный образ России. Второй важный момент — нам необходимо показывать многообразную культуру народов России. Интерес к национальному, к локальному сегодня особенно высок.
— Какова роль российского бизнеса в сфере культурных проектов России за рубежом в последние годы?
— Я могу сказать о себе, что я профессиональный "попрошайка" и прошу у всех, кого знаю, на разного рода международные мероприятия. У МИДа бюджета нет, у Министерства культуры и у других ведомств он ограничен. В этом отношении у Газпромбанка есть примечательная стратегия. Он пытается спонсировать абсолютно репутационные вещи. Это важно в глазах международных партнеров. Почему, например, балет (Прим. ред.: гала-концерт "Звезды русского балета" в Пекине в этом году прошел при финансовой поддержке Газпромбанка) или выставки главных музеев (Газпромбанк поддерживает Пушкинский музей и Эрмитаж)? Потому что для компании очень важно иметь стабильные системообразующие отношения с главными культурными институциями страны. Большой театр, Эрмитаж или Кремль не позволят себе брать средства у сомнительных партнеров.
Деятельность Газпромбанка тесно связана с реальным сектором экономики. Поэтому такой финансовой организации важно совершать репутационные акции, а не просто давать деньги на телевизионную рекламу. На мой взгляд, эта стратегия правильная, тем более что Газпромбанк проводит ряд международных мероприятий, оказывает поддержку крупным форумам и конференциям. Это, в свою очередь, существенная деталь для позиционирования в корпоративном пространстве. В культурном плане Газпромбанк довольно избирателен и точен, так мне представляется, у них существует жесткая система экспертиз.
— Насколько сегодня крупные финансовые институции готовы инвестировать в искусство?
— Сейчас, казалось бы, США и ЕС ввели санкции против нашей страны. Многие финансовые институции сворачивают свои международные программы. В любой корпорации идет дискуссия: "Зачем нам в условиях санкций поддерживать проекты за рубежом?" Я считаю, что те, кто сворачивают свою деятельность именно по этим причинам, совершают ошибку. Во-первых, санкции — это временное явление, а когда ты уходишь с рынка, вернуться обратно потом довольно сложно.
— Санкции, по-вашему, это вопрос какого времени?
— По всем показателям ясно, что 2015 год для нас будет очень тяжелым. Но стратегически очень важно: а) сохранять форму диалога, б) присутствовать в медийном и культурном пространстве. Например, дочерняя компания Газпромбанка поддерживает начавшийся 19 декабря прошлого года Год России в Монако. Эта страна не является членом Евросоюза, поэтому они в санкциях не участвуют. Но они входят в зону евро.
— Насколько они готовы к диалогу?
— Мы проводим Год России в Монако по договоренности между князем Альбером II и президентом России Владимиром Путиным. Важно отметить, что это была инициатива князя, более того, он, обращаясь к своим подданным, объявил, что это важный дружественный шаг. Он прекрасно понимает, что по периметру идет давление на многих наших партнеров, чтобы они отменяли те или иные проекты, да и сами партнеры, опасаясь, сворачивают деятельность. Как в капле морской воды отражается весь океан, так в Монако можно проследить общий настрой. Там живут люди, имеющие возможность принимать решения и влиять на мнение в своих странах. Кстати, в Монако невозможно получить вид на жительство без позитивной репутации. Поэтому проведение Года России в Монако весьма полезно, так как представление о России сейчас довольно искаженное.
Участие Газпромбанка во всем этом — это то, что остается в сознании, о чем будут помнить. Начиная с 2014 года они стали поддерживать Фестиваль русской культуры в Японии, который проводился в девятый раз. Число пришедших зрителей составило 12,5 млн человек. Это огромная акция.
— При этом Япония довольно активно вводила все новые пакеты санкций против России...
— Во главе оргкомитета фестиваля всегда стояли бывшие премьер-министры Японии, которые остаются политическими тяжеловесами. Когда мы начинали, это был Есиро Мори, потом был Цутому Хата, и ныне уже дважды — Юкио Хатояма, человек влиятельный и оригинальный, один из самых богатых политиков в Японии. С нашей стороны в оргкомитете уже пять лет участвует Сергей Нарышкин, который хорошо известен в Японии благодаря своей деятельности, связанной с фестивалем. Во многом благодаря этому факту японцы не распространили на него санкции. Мы были с ним на открытии в июне в Японии, и там он желанный гость. Что касается санкций и культуры, то, как вы знаете, в 2014 году мы успешно провели перекрестный Год культуры с Великобританией...
— Я бы не была так уверена в успешности проведения этого года. Несколько крупных проектов были сорваны...
— Запланированная выставка в Лондонском музее науки, посвященная космонавтам, не отменилась, а перенеслась. Она пройдет в сентябре 2015 года. Тем не менее подавляющее большинство мероприятий прошли с большим успехом.
Конечно, в новом году будет тяжело. Однако я считаю, что нельзя менять ценовую политику на билеты. Надо посмотреть, как публика будет реагировать на ситуацию. Потому что в периоды кризиса случаются удивительные вещи. На Бродвее во времена Великой депрессии расцвел новый жанр мюзикла. В такие времена люди тянутся к культуре, но, с другой стороны, может пострадать сегмент дорогих билетов. Экономически мы придем к сужению репертуара и возможностей, но у меня подход к кризисам совершенно другой. Одни двери закрываются, но открываются другие. Можно делать недорогие проекты. В 2015 году у нас будет ряд очень интересных круглых столов. Например, с фондом Конрада Аденауэра в Берлине, который будет носить название "Европа: 70 лет спустя". В ноябре в Брюсселе планируется форум, посвященный новому геополитическому устройству, ведь многое изменилось, в его рамках будет и обширный культурный сегмент представлен. Совместно с итальянским Институтом международных исследований мы будем проводить закрытое мероприятие в Милане в марте — экспертную дискуссию по проблемам российских и европейских ценностей. В июне закончится перекрестный Год русского и немецкого языков и литератур, а 27 апреля, наоборот, начнется перекрестный Год русского и испанского языков и литератур. В 2016 году пройдет перекрестный Год России--Греции, в рамках которого запланировано участие во множестве книжных международных мероприятий, научных конференциях. Поэтому катастрофы я не вижу. В такие периоды важно не впадать в отчаяние, а, наоборот, радоваться тому, что есть возможность подумать. К тучной жизни быстро привыкаешь, а когда денег нет — включается фантазия.
И если компании продолжают поддерживать все свои программы, это разумный ход именно в сегодняшней ситуации. Потому что выживут не богатейшие, а достойнейшие, так тоже бывает.
— Так как все-таки Россия выглядит сегодня для зарубежных партнеров, с какой тональностью они нас воспринимают?
— Отношение к России разное, неоднородное, но такой агрессии, какая есть в зарубежных СМИ, я, пожалуй, не помню даже по временам холодной войны. Тогда нас пытались понять, а сейчас не хотят понимать, а просто поносят. Это дурно. Сегодняшняя ситуация еще интересна тем, что СМИ более критичны по отношению к России, чем само общество. Раньше было наоборот, особенно в Германии. А вот в отношении русской культуры превалируют тона доброжелательные. Другое дело, сегодня немногие крупные фестивали охотно идут на то, на что шли раньше. Например, ретроспективу российского кино или театра сегодня сделать труднее, чем пять лет назад. Однако культура все еще остается инструментом, с помощью которого можно воссоздавать атмосферу, необходимую для диалога.