Премьера театр
В Новом Рижском театре состоялась премьера спектакля Алвиса Херманиса — версия романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова "12 стульев". Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Труппа Нового Рижского театра, работающая в облезлом, неудобном, давно ждущем ремонта здании на улице Лачплеша, сегодня может быть с легким сердцем названа одной из лучших театральных компаний мира. Объездив за десять с лишним лет весь мир со спектаклями Алвиса Херманиса и терпеливо переждав страстный роман своего худрука с оперой (режиссер будет работать в музыкальном театре и дальше — но теперь уже это вторая профессия, а не приключение), актеры вновь встретились с Херманисом дома. И вместе опять сумели озадачить и обрадовать, взяв материал, который вроде бы лежит под рукой у всех, но в оперативной театральной памяти никак не задействован,— "12 стульев" если и попадают на сцену, то в виде какого-нибудь забубенного мюзикла, тщетно соревнующегося с популярными телевизионными фильмами.
"Еврейский анекдот!" — время от времени объявляют персонажи рижского спектакля, прерывая действие короткой смешной историей. Впрочем, не прерывают, скорее проверяют невидимые скрепления, потому что весь спектакль Херманиса словно настоян на меланхоличном еврейском юморе. Или, правильнее все-таки сказать, на одесском — не зря в начале "12 стульев" актеры напоминают зрителям об авторах романа, выходцах из славного черноморского города, атмосфера которого осталась сегодня только в воспоминаниях. Оттуда, из воспоминаний, из ниоткуда, выкатываются на сцену в начале спектакля все персонажи истории — крутящийся клубок испуганных, растерянных людей, хватающихся друг за друга, но разметанных какой-то силой. В конце же истории они все валятся на подмостки, не то в изнеможении от бессмысленной погони, не то скошенные опять же невидимыми пулями.
Впрочем, Алвис Херманис не напирает на время создания романа: легко предположить, что станет со многими героями написанных в конце 1920-х годов "12 стульев" на исходе 1930-х. В Новом Рижском театре роман Ильфа и Петрова освобожден от примет времени и от каких-либо исторических уроков. И пусть поиск бриллиантов показан вполне натуралистически — в прологе мы видим весь гарнитур целехоньким, а потом Остап Бендер и Киса Воробьянинов по-настоящему взрезают бритвой обшивку очередного стула и в клочья разрывают начинку сиденья. (Да все это под навязчиво взлетающий к вершинам децибелов романс Каварадосси "E lucevan le stelle" из "Тоски" Пуччини — все-таки оперный опыт режиссера не проходит даром.) Но, конечно, ищут герои вовсе не злополучные бриллианты мадам Петуховой. А что именно ищут, бог весть: гонятся за призраками, бегут от себя, друг за другом и друг от друга, изживая какую-то общую земную неприкаянность.
От имени времени у Херманиса выступают три старушки в черном с непременными папиросками в руках — не то многомудрые (и наверняка бездетные) еврейские тетушки, завершающие свои дни в коммунальных углах, не то постаревшие чеховские три сестры, ковыляющие уже не столько между оклеенными обоями в цветочек ширмами, сколько между эпохами. Когда требуется, старушки, сыгранные прекрасным трио — Гуна Зариня, Байба Брока и Сандра Клявиня, берут на себя функции рассказчиц. Роман Ильфа и Петрова, как все помнят, хоть и невероятно остроумный, но длинный, да и спектакль тоже не короток. Неизвестно еще, как бы сработала в других условиях меланхоличная, "еврейская" концепция (здесь только священник отец Федор точно не еврей, остальные так или иначе причастны к одессообразующему народу), но на труппу Нового Рижского театра легко положиться. Когда нужно, здесь могут ограничиться коротким появлением персонажа: вдова Грицацуева не произносит ни слова, лишь появляется мужчиной в женском платье с неправдоподобно огромным бюстом и коровьим взглядом,— но могут и сполна насладиться развернутым актерским этюдом, маленьким спектаклем: таков инженер Щукин, разыгрывающий целый танец с пеной, ржавой ванной и собственной наготой, представленной здесь накладным, кустистым причинным местом под трусами.
Каждому персонажу в "12 стульях" придуман острый, оригинальный пластический рисунок, и все они походят на коллекцию заводных, механических куколок, вздрагивающих то вместе, то поодиночке. Херманис словно возвращает Ильфа и Петрова к высмеянному ими Мейерхольду — известно, что под Театром Колумба сатирики вывели мейерхольдовский театр. Двое самых важных в собрании героев — Остап Бендер Андриса Кейшса, высокий, с какой-то выгнутой фигурой, скептик с вечно недоверчивой гримаской, и седенький Киса Воробьянинов Гундарса Аболиньша, постоянно семенящий и ни на секунду не расстающийся с портфельчиком неудачник. Однажды Киса забирается на колено к Остапу и прижимается к нему, как ребенок, ищущий родительской ласки. Персонажи "12 стульев" навсегда лишены ласки — и не перестают втайне мечтать о ней. Но все, что им остается,— это рассказывать анекдоты.