В палаццо Франкетти, парадной штаб-квартире Венецианской академии наук, открывается выставка «С распахнутыми глазами. Шедевры из собрания Музея русского импрессионизма». Сам Музей русского импрессионизма, созданный Борисом Минцем на основе собственной коллекции, обещают открыть в Москве к концу года. Пока же музей гастролирует с временными выставками и образовательными программами
Фото: Музей русского импрессионизма
Фото: Музей русского импрессионизма
Фото: Музей русского импрессионизма
Фото: Музей русского импрессионизма
Фото: Музей русского импрессионизма
Фото: Музей русского импрессионизма
Вопреки всему тому, на что обычно указывают скептики,— отсутствию частной собственности, права, художественного рынка, экспертизы,— в России открываются частные музеи. С собственным помещением, постоянной экспозицией, выставками и — по крайней мере, в лучших из них — просветительской деятельностью. Чаще всего это музеи современного искусства или музеи иконы — и то, и другое, как правило, открыто говорит об эстетических вкусах владельцев и вполголоса — об их политических взглядах. Тем интереснее частные музеи, свободные от хронологических и идеологических крайностей: музей Фаберже, Музей ар-деко, Музей (Институт) русского реалистического искусства. О чем они говорят? Кому-то, вероятно, о власти крупного капитала и культурной политике неолиберализма, кому-то — о наивности эстетического выбора. Впрочем, слишком простые оценки не подходят для таких непростых вещей. Глупо утверждать, что музей Фаберже проповедует монархизм, а музей реалистического искусства — сталинизм. Правильнее было бы сказать, что музеи эти говорят о красоте, очищенной от исторических, социальных и политических обстоятельств. Что, конечно, противоречит многим музейным идеалам — и девятнадцативековому просветительскому, и сегодняшнему институционально-критическому.
К классу музеев красоты относится, видимо, и Музей русского импрессионизма, учрежденный предпринимателем Борисом Минцем. Музей должен открыться к концу 2015 года, стильное здание на территории фабрики "Большевик" строит лондонское архитектурное бюро John McAslan + Partners, в постоянную экспозицию войдет собрание основателя и произведения из других частных коллекций, запланирован обмен выставками с заграницей. Венецианская выставка — проба пера, и по ней, кажется, можно о многом судить.
Александр Герасимов. "Монмартр ночью", 1934 год
Фото: Музей русского импрессионизма
Тем, кто полагает, что импрессионизм, как коньяк и шампанское, бывает только французским, выражение "русский импрессионизм" должно резать слух. Это не совсем справедливо: о своем, национальном импрессионизме много думали и писали в Германии, Англии, Испании, Скандинавии. Другое дело, что русский импрессионизм, если верить советским историям искусства, это всего три-четыре имени: Константин Коровин, Игорь Грабарь, Николай Тархов, Николай Мещерин. Да и то, импрессионизм тут понимается условно и расширительно — как большая эпоха во французском искусстве, от Камиля Коро до Пьера Боннара. Даже Исаака Левитана, пейзажнейшего и этюднейшего, импрессионизму в обиду не давали: пусть в этюдах травинок и камышей он переимпрессионистит самого Клода Моне, но потом как возьмется за большую картину — так сразу выйдет "Владимирка", "Над вечным покоем" и прочие русские вопросы. Ведь импрессионизм толковали как нечто, русскому искусству глубоко противное и противопоказанное, в чем он сам — устами критика Жоржа Ривьера — и признавался: "Разработка сюжета ради тонов, а не ради самого сюжета — вот отличительная черта импрессионистов, вот что выделяет их среди остальных художников". Это как это, не ради сюжета? То есть, чтобы показать, как синие тени бурлаков красиво ложатся на желтый прибрежный песок Волги? В общем, если после десятилетий запретов щукинско-морозовских импрессионистов и выставили — сначала в Эрмитаже, потом в ГМИИ имени Пушкина, то про русский импрессионизм до предперестроечных лет рассуждать было не принято. Но по мере того как советская власть отступала, русский импрессионизм наступал. Выяснялось, что Илья Репин с Василием Поленовым, как попали академическими пенсионерами в Париж да как вышли на пленэр, так сразу и подпали под скромное обаяние буржуазного импрессионизма. Оказывалось, что все будущие авангардисты — и "Бубновый валет", и Казимир Малевич с Владимиром Татлиным — в юности переболели импрессионизмом, как корью (или сифилисом, по меткому выражению одного передвижника в адрес серовской "Девушки, освещенной солнцем"). И глядишь, стрельчатые порталы Руанского собора кисти Клода Моне шлют привет луковичным куполам Ростова и Углича кисти Константина Юона.
По мере того как советская власть отступала, русский импрессионизм наступал, и здесь он уже почти безбрежен — и, что самое главное, охватывает столь дорогое нашему сердцу искусство сталинского времени
Однако в Музее русского импрессионизма русский импрессионизм понимают куда как шире. Он почти безбрежен, простирается до наших дней — до потеков краски в венецианских и сталинско-московских фасадах Валерия Кошлякова — и, что самое главное, охватывает столь дорогое нашему сердцу искусство сталинского времени. Дорогое и любимое, но несколько скомпрометированное известными историческими, социальными и политическими обстоятельствами. И тогда на помощь приходит русский импрессионизм с разработкой сюжета ради тонов, а не ради самого сюжета, тянущего на орден Трудового Красного Знамени. Вот, допустим, лауреат двух Сталинских и одной Ленинской премии, Герой социалистического труда, народный художник СССР Дмитрий Аркадьевич Налбандян. Он откладывает свою боевую, натруженную в многолетней серо-бурой сталиниане-брежневиане кисть (первую кисть политбюро, как шутили завистники) и отправляется в деревню, а там — пастух, стадо и золотая, не то сислеевская, не то левитановская осень. Или вот лауреат четырех Сталинских премий, народный художник СССР, первый президент Академии художеств СССР и просто любимый портретист вождя народов Александр Михайлович Герасимов. Он послан в Париж, и видит его широко распахнутыми глазами, и выдает писсарро-коровинский ноктюрн "Монмартр ночью". А потом возвращается в Москву и пишет картину, известную как "Два вождя после дождя", и получает свою первую Сталинскую премию, и звание народного, и Академию художеств в придачу — говорят, ради нее, ради соблазнительного здания на Пречистенке, как раз и закрыли Музей нового западного искусства, полный оригинального, французского импрессионизма, и комиссию, закрывавшую музей, возглавляли Герасимов со своим ближайшим другом, одним из двух вождей, Ворошиловым. И, сожрав французский импрессионизм, Александр Михайлович Герасимов отправляется в деревню, а там — сочная зелень, дождь, сирень на окне. И красота русского импрессионизма встает в полный рост, с наивно распахнутыми глазами, незамутненная никакими историческими, социальными и политическими обстоятельствами.
"С распахнутыми глазами. Шедевры из собрания Музея русского импрессионизма". Венеция, палаццо Франкетти, до 12 апреля