Год за двести пятьдесят
Эрмитаж открыл Главный штаб и провел "Манифесту 10"
Уходящий год в отечественном музейном мире был годом Эрмитажа. То есть, точнее, годом 250-летия Эрмитажа — даты, уводящей больше в прошлое, чем устремленной в будущее. Почти самый старый, точно самый знаменитый и самый помпезный российский музей отмечал свой юбилей широко, громко и так, будто хотел что-то важное о себе всем этим сказать. За этот год страна изменилась кардинально, но Эрмитаж последовательно вел свою линию, которая вроде бы ничем особым от того, что было в последнее десятилетие, и не отличалась, но каким-то нечувствительным образом оказалась зеркальным отражением ситуации вокруг тяжеловооруженного храма искусств.
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Юбилейный план был известен заранее. Директор музея Михаил Пиотровский еще за год до дня рождения музея в интервью "Ъ" объявил: "В 2014 году мы никуда ничего возить не будем. Будем отмечать свое 250-летие показами здесь. Чтобы не было этих советских помпезных юбилейных выставок и заседаний со славословиями и обязательным привозом шедевров от не очень-то желающих этого коллег. Мы хотим другого праздника. Вот "Манифесту" привезем". И действительно, основным событием юбилейного года стала привозная, сделанная чужим куратором, идеологически вроде бы чуждая государственному и чиновному Эрмитажу "Манифеста", внешне никак не укладывавшаяся в устоявшееся представление о музее. И выставочная афиша 2014 года не оставляла в этом никаких сомнений — "Манифеста 10" доминировала во всем: и по времени (она заняла лучшие четыре месяца сезона — с 28 июня по 31 октября), и по географии ("Манифеста" на две трети раскинулась на весь Главный штаб, а оставшуюся треть распределила по всем зданиям основного комплекса музея), и по количеству звездных имен (рядом со списком "Манифесты" не потускнели, но явно должны были бы сдать свои позиции, хотя бы с точки зрения зрительского интереса, и ретроспективы Маркуса Люперца, и дадаисты с сюрреалистами, и даже сам Фрэнсис Бэкон).
Но то, что в предъюбилейных планах казалось торжеством нового взгляда на музей, обернулось большой головной болью. Решение принять бродячую выставку современного искусства на своей территории зимой казалось смелым и провокативным, весной обросло скандалами как со стороны зачинщиков антигейских и иных законов новой отечественной реальности, так и в связи с многочисленными протестами представителей радикального искусства вплоть до призывов бойкотировать петербургскую "Манифесту". В какой-то момент обстановка накалилась до того, что казалось: чтобы сохранить свою репутацию, западным кураторам биеннале нужно лавочку эту свернуть — работать нынче в России опасно уже не только для здоровья, но и для карьеры, можно и нерукопожатным стать. Однако выставку открыли вовремя и даже потеряли не так уж много участников, но то, что получилось, в рядах критиков вызвало шок — сложно было придумать "Манифесту" настолько ни о чем. Точнее — настолько не о том, что болит. Выставка, на которой вроде бы и о геях сказали, и о Майдане, и о телепропаганде, и о том, что художнику негоже ходить строем, получилась старчески беззубой. Как будто знаменитый прежде куратор Каспер Кениг, так лихо пляшущий в оранжевых штанах на многочисленных тусовках "Манифесты", весь свой интеллектуальный пыл отдал на борьбу с самим собой. Его левое европейское "быть или не быть", конечно, было куда мучительнее всего, что мы увидели позже в юбилейных проектах местных эрмитажных кураторов, но скатилось в общем-то к тому же: быть, но как-то так — осторожно, не высовываясь, не портя отношений. На его "Манифесту" можно было водить самых крепких умом и ориентацией государственных хозяйственников. Ну и водили — и министр культуры был, и вице-губернатор, и многие другие. Слушали, кивали, ничего не запретили, делали вид, что верят утверждению Пиотровского, что Эрмитаж имеет право сам решать, что искусство, а что — нет.
"Манифеста" сделала свое дело в главном — на нее пошел зритель. Именно на нее, в Главный штаб, где до "Манифесты" можно было бродить часами и никого кроме злобных охранников не встретить. "Манифеста" объясняла, рассказывала, показывала, завлекала, играла. Кого-то навсегда от современного искусства отпугнула, кого-то, наоборот, с пути истинного сбила. Она не стала большим праздником в городе, но точно была замечена. Итог в цифрах не особо впечатляет (Главный штаб за четыре месяца посетили почти 80 тыс. человек, а билеты в Зимний дворец за это же время купили 1,2 млн), но никогда еще в Петербурге так много не говорили о современном искусстве.
Настоящий юбилейный ажиотаж выпал на конец года. Выставки открывались почти каждый день. Музей представлял новые залы, новые приобретения, новейшие достижения музейной реставрации, шли бесконечные церемонии, банкеты, конференции, для народа было устроено световое шоу на Дворцовой площади. Вот только набор выставок был странный, он что-то явно говорил своему зрителю. И, похоже, говорил он то, что музей готов теперь много и долго работать со зрителем новым (для них — и дадаисты с сюрреалистами из Иерусалима приехали, для них — и роскошный Фрэнсис Бэкон из Лондона, для них — даже великий Билл Виола промелькнул, легитимировав то, что в Эрмитаже параллельно выдавали за видеоарт на отдельной выставке). А вот для зрителя старого — классических художественных вкусов и ожиданий — музей не сделал на свой юбилей почти ничего. Самым большим подарком стала действительно роскошная выставка придворного костюма, а вот старой и великой живописи в этом году в Эрмитаж не привозили. Петербуржцы, обзавидовавшиеся москвичам с их юбилеем ГМИИ с Караваджо, Лоренцо Лотто и прочими радостями для глаз, не получили от своего музея ничего даже близко схожего. Обиделись? Да. Их Эрмитаж от них отвернулся.
Про что же готов сегодня говорить Эрмитаж? Про новое искусство — правда, лучше, если оно уже классическое новое, да еще отлично, если автор очень стар или уже умер, так безопаснее. Про свой музей — все его деяния, по мнению эрмитажного руководства, велики по определению, потому как велик сам музей. Про имперское и военное прошлое страны и музея — тут поле для игр необозримо вплоть до отмечания таких дат, как "Церемония изгнания неприятеля 25 декабря" (не подумайте, тут нет никакого экзорцизма, цитирую тему письма с официальным приглашением на сие действо, посвященное годовщине изгнания неприятеля из пределов России 1812 года). Про что не готов говорить Эрмитаж? Про то, что главным богатством любого музея является не только его коллекция, но и люди — с их идеями и способностями с этой коллекцией работать. Про то, что выставка — это не только показ вещей, но и оригинальная концепция, способная оживить даже самые забытые в фондах предметы. Про то, что своих зрителей нужно уважать и, показывая им то, что они хотели бы увидеть, нужно говорить с ними не как с детьми малыми, а рассказывая то, что в современной исторической науке считается за норму,— а именно не чувства и эмоции куратора, а факты, гипотезы, сравнения и недавние открытия. Наше государство не уважает ученых и интеллектуальный труд, но почему-то и самый большой отечественный музей отказывается именно от этого пути развития. Самую лучшую свою выставку два эрмитажных куратора сделали под эгидой РОСИЗО в Риме. Самый лучший эрмитажный каталог юбилейного года был на самую вроде бы скучную тему — про ливреи, но там работа куратора была выше всяких похвал. Самую умную выставку юбилейного года сделал один из главных архитектурных теоретиков Рем Колхас, который из пустых старых витрин создал блистательный рассказ о музее как о хранилище исторической памяти. Юбилейный год не принес больших подарков посетителям музея, но очень многое сказал об Эрмитаже городу и миру. Этот портрет похож на портрет всей страны — вредные старые привычки, гордость за имперское прошлое, предельная вертикализация власти, болезненная реакция на любую критику, надменность, методика движения в ритме один шаг вперед, три назад. Но нынче кризис на дворе. Хороший повод для приобретения новых навыков выживания. Директор ГМИИ Марина Лошак уже высказала предположение, что выживать надо будет, делая ставку на оригинальные идеи, а не на дорогие выставки. Ход за Эрмитажем.