Книги
Я мог бы рассказать истории о любимых вещах из детства, но кажется, что эти истории стали важными для меня только потом, когда детство закончилось, а скорее всего, тогда же они и сложились — из разрозненных осколков воспоминаний. Почему-то сейчас сердце замирает не от рассказов, а от самих осколков, иногда всплывающих в памяти, от каких-то совсем точечных тактильных ощущений: как пересекал тропинку вылезающий из земли узловатый корень, про который я впервые понял, что это корень, какой безнадежно-блеклой была краска на дверной притолоке, куда меня однажды поставили в угол, как ерошилась короткая нежная шерстка у игрушечного кота. Лучшими моими друзьями и игрушками довольно рано оказались книги, но и про них вспоминается что-то пустяшное, никудышное: имя автора — Монтейру Лобату — и название "Орден желтого дятла" (которое, очевидно, гораздо лучше, чем все, что за ним может скрываться), неповторимо печальный оттенок оранжевого на обложке "Серебряных коньков", невесомая хрупкая девочка, прячущаяся под китайским зонтиком на странице книжки Каверина "Легкие шаги". Или, за пределами шкафа с детскими книжками,— неизменно бодрый лысый дядька, вооруженный аэрозольным флакончиком, со страниц книги "Химия в быту" (и слова "дезинсектициды и репелленты" оттуда же), или название коктейля "эг-ног" из практически переводной латвийской книжки "Прием гостей" (фамилия автора как будто придумана людьми, не долечившимися у логопеда: С. Лыба). Про это не напишешь в списках "книг, которые меня сформировали", из этого не извлечешь назидания ни читателям, ни даже себе — но почему-то именно это никудышное и зряшное посылает сейчас солнечные зайчики из прошлого — как обрывки фольги или осколки бутылочного стекла, зарытые в саду под яблоней: не бог весть какие секретики, зато никому не ведомые, только мои.