Перфокарты
Мама приносила домой перфокарты (мне было пять? шесть?) — чтобы я калякала на них свои бесконечные каляки, а то альбомов для рисования было не напастись. Калякать на перфокартах я, конечно, не могла, это было немыслимо: длинные, кремового цвета тайные штуки со сладостно повторяющимися, ровными и страшными в своем совершенстве строками цифр (и не менее совершенными, не поддающимися воспроизведению в домашних условиях прямоугольными дырками) требовали какого-то особого осмысления, заслуживали не каляканья, а некоторой уникальной работы, вымыслить которую я для себя оказывалась неспособной. Самым сладостным было найти в обойме или в россыпи ту перфокарту, на которой не было ни единой пробоины,— почему-то у меня в голове такие назывались "белыми". Только с белой и позволялось сделать вот что (нет, не работу, и от этого было стыдно): сесть и приняться с особым тщанием закрашивать все кружочки во всех шестерках, и все кружочки во всех девятках, и петли восьмерочного банта, и овалы нулей (терявшие от этого всякий численный смысл). Очень было страшно сбиться и испортить, потому что другой "белой" могло не найтись,— но чаще все-таки или мазалась ручка, или локоть намертво упирался в торчащую петлю секретера, а перелечь животом на другое место было уже нельзя, от этого все менялось, или соскакивало со стула колено. С теми же из кремовых карточек, которые белыми не являлись, сделать ничего было нельзя: только досадовать на их порушенное совершенство, поруганную и продырявленную честь; перед сном мне мысленно приходилось двигать прямоугольные дырки в самый угол навязчивой карточки, сбивать их там в максимально симметричную кучку, чтобы не мешали спать. На одной перфокарте мне, правда, все-таки удалось нарисовать длинного человека в пальто из одних пуговиц; в животе у этого человека была дыра навылет, в которую с грохотом провалился карандаш, и вообще человек этот был не жилец.