Премьера опера
Фото: Коммерсантъ / Виктор Васильев
Фото: Коммерсантъ / Виктор Васильев
Фото: Коммерсантъ / Виктор Васильев
Фото: Коммерсантъ / Виктор Васильев
Премьера "Трубадура" в Михайловском театре стала примером идеального переноса драматургически сложного спектакля Дмитрия Чернякова, поставленного сначала в Европе и не предназначавшегося для России. В Санкт-Петербурге "Трубадур" брюссельского театра "Ла Монне" зазвучал иначе, но не изменился ни содержательно, ни качественно. Рассказывает ЮЛИЯ БЕДЕРОВА.
Нет необходимости подробно описывать происходящее в спектакле Чернякова: брюссельский вариант его "Трубадура" с Марком Минковски за пультом и двумя исполнителями главных партий (из пятерых), занятыми также в новой версии Михайловского, уже вышел на DVD, а в Санкт-Петербурге еще идет премьерная серия. Так что психологический квест, где приз победителям — оживающая музыка Верди, вполне доступен. Другой вопрос, что если в других спектаклях режиссера лишняя информация не на руку зрителю, то здесь, пожалуй, нет ничего такого, что звучало бы в пересказе унылым спойлером. Ни в главном, ни в деталях ничего не разрушится, если заранее знать, что герои (их пятеро, реплики второстепенных персонажей переданы главным) не проживают события в таборе, в замке, в темнице "на самом деле", а только высокомерно или, напротив, смущаясь, разыгрывают их, поддаваясь на предложение поучаствовать в ролевой психологической игре. И что, как негритята из Агаты Кристи, они в финале, заигравшись, недосчитаются большинства. При этом никакого хладнокровного провокатора и убийцы не будет, все произойдет случайно, но мы увидим, как все к тому идет. Немолодая красавица Азучена соберет знакомых в комнатах, обитых глухим бархатом, картинно запрет дверь и раздаст бумажки со сценарием. Читать будут граф ди Луна — высокомерный, нервный, серый человек, видавшая виды тетенька Леонора, гламурный парень Манрико ("бывший возлюбленный Леоноры", рассказывает титр над сценой) и хрупкий старик Феррандо, сухая ветка. Они давно знакомы, с ними раньше уже все случилось, было не смертельно, но боль и тоска никуда не ушли. Теперь им придется заново проиграть давнишние события, окончательно выяснив отношения. Как обычно бывает в спектаклях Чернякова, где оперные условности либретто и музыки приобретают личный смысл и вес для зрителя, здесь этот сильный эффект еще прозрачнее и прямее, люди на сцене словно говорят себе и другим: попробуй проиграй собственную судьбу заново, снова по-настоящему переживи потерю и страх, унижение и ярость, заново полюби, снова будь отвергнут, снова отомсти и попробуй остаться в живых после этого. Равнодушие, отвага и страх одновременно, с которыми герои идут на это, захватывают публику.
Вместе с тем "Трубадур" — едва ли не самый рациональный спектакль Чернякова, в нем метод совершенно обнажен: придуманная драматургическая конструкция откровенно наложена на оперную. И если во многих других спектаклях идея раскрывается, постепенно вырастая из музыки, здесь, наброшенная сверху, она незаметно ввинчивается в оперный материал и преображает его звучание и эмоциональный смысл.
Внешне простой прием повторного переживания драмы, похоже, включает сложную последовательность чувств в зрителе, вместе с тем, как его собственные любовь и утрата становятся больнее и сильнее, он может вдруг изумиться тому, как для него важно, что оперные герои ненавидят, обманываются и умирают всякий раз, как мы на них смотрим. И если в обозначенный постановкой "прошлый раз", до начала черняковского спектакля, герои, судя по всему, каким-то чудом остались живы, означает ли это, что теперь они умерли по-настоящему? Если не показалось, то это снова разговор с публикой — об оперном жанре, его ценности и цене.
Превосходный ансамбль солистов сделал его тонким и ясным, а музыкальная работа Михаила Татарникова, не поражая специально воображение, почти всегда помогала ему в стройности сцен, дуэтов, дуэттино и терцетов. И не только ему — отдельным удовольствием оказался хор с его стройным и сдержанным вердиевским звучанием. Главный герой — тот же Скотт Хендрикс (ди Луна), что и в брюссельской постановке (без него возможность переноса спектакля вообще кажется очень призрачной), создавал вокальный и драматический образ не статуарный, а, напротив, подвижный, богатый нюансами, пластичной фразировкой, яркой краской. Второй участник спектакля в "Ла Монне" — Джованни Фурланетто (Феррандо) — свою работу делал некрикливой мягкостью вокала. Открытием оказался Манрико: сильный и смелый голос Арнольда Рутковски легко и просто справлялся с иконографической партией, особенно сцена и ария в третьем действии были проникновенны и безупречны. Ильдико Комлоши в партии Азучены тоже не пела в Брюсселе, но как она хороша — владением голосом и пробивающей стены пронзительностью образа. Только одна Леонора — Татьяна Рягузова — представляла в ансамбле "Трубадура" труппу Михайловского и была на высоте, хоть и на пределе возможностей.
Интересно, что самый компромиссный спектакль Чернякова (если считать компромиссом отсутствие экстремально травмирующего высказывания в адрес публики, здесь режиссер в этом смысле гуманистичен) получил самый большой успех среди его российских премьер. По крайней мере, самый явный и лишенный скандальности. Не было ни громких оскорблений, ни глухого недоумения. Премьерная публика оказала "Трубадуру" восторженный прием не в последнюю очередь, видимо, потому, что, обнажив метод, Черняков не только не обидел сверхчувствительных зрителей, но и не трансформировал вердиевский смысл исподволь.
К тому же перенос состоялся как в том числе тщательная и деликатная работа театра: все изменения (они касались не только исполнителей) внятны, спектакль полностью сложился, ничего важного не потерялось по дороге ни в замысле, ни в качестве, что хорошо и для спектакля (здесь он выглядит и звучит чуть более лирично), и для самого Михайловского — он может делать европейские спектакли на хорошем уровне, а его публика, как минимум на премьере, заинтересована, внимательна и реагирует живо.