Ольга Баталина: "Наверное, конечно, есть люди, которые выбирают детей по каким-то внешним признакам, которые движимы, прежде всего, решением собственных проблем, удовлетворения каких-то собственных потребностей, а не интересов детей. Они есть, но их, к счастью, не только не большинство, их незначительное количество.
Если говорить о детях-инвалидах, тоже, давайте обратимся к цифрам: у нас в 2013 году во все 16 стран, которые усыновляли детей из России, еще раз говорю: нет никаких в этом смысле объективных ограничений для запретов с тем, чтобы это устройство, кроме однополых семей. Но я не думаю, что это было когда-то системой. Во все 16 зарубежных стран в 2013 году было усыновлено 68 детей-инвалидов, и не думайте, что это какая-то такая цифра случайная. У нас и в другие годы количество усыновляемых детей-инвалидов (из 1488), доля усыновленных детей-инвалидов в общем количестве усыновленных детей не менялась, в иностранном усыновлении она стабильна".
"У россиян цифры совсем другие, они меняются и в большую сторону. Смотрите: в 2012 году у нас в российские семьи был устроен 971 ребенок-инвалид, при этом я не говорю, сколько было устроено детей четвертой группы здоровья. То есть дети, не признанные инвалидами, но имеющие серьезные пороки развития. В 2013 году, то есть через год, в российские семьи было устроено 1065, то есть на 51% больше. При этом я не могу не признать, что в масштабах проблемы эти цифры незначительны, но не так значительны, как нам хотелось бы, потому что сегодня в федеральном банке данных из 93 тыс. детей 22 тыс. детей-инвалидов".
Александр Гезалов: "Сегодня детские дома очень сильно отстали от времени. Наше советское прошлое до сих пор влияет на становление ребенка. Система детских домов хуже, чем просто плохая семья. Связано это с тем, что ребенок там переживает стресс, трудности, депривацию, реактивное расстройство — разные заболевания. То, что сегодня старшие дети находятся в детских домах и не могут найти семью, в том числе, связано с тем, что простая среднестатистическая российская семья не готова к тем трудностям, которые ребенок обретает в рамках системы, и с ними потом не справляется. Дело даже не в возвратах, а в том, что 13-тилетний ребенок, который пережил трагедию в семье, и еще научился в детском доме как-то выживать, его крайне непросто взять в свою семью.
Конечно, требуются профессиональные знания — и юридические, и медицинские, и психологические, и несколько другие. Поэтому простая семья не всегда готова к такому выбору. Это даже не любовь, это понимание трудности ребенка, его травмы, утраты родителей, получение занозы от этой системы и так далее. Поэтому чтобы вывести это количество детей, а оно у нас там на сегодняшний день, конечно, 93 тыс. — это, в том числе, и большая цифра. То, что делается попытка, чтобы появились люди, которые не любят ребенка, а воспитывают его, — это конечно важно.
Я сейчас, например, занимаюсь девочкой, никак не могу ее устроить, уже несколько месяцев, уже год практически, Аленка, которая упала на обогреватель, будучи маленькой, у нее сгорели ручки, и вот сейчас ее никто особо не желает взять. Соответственно для того, чтобы ее взяли, нужно, чтобы семья обладала, в том числе, и медицинскими знаниями — как ее сопровождать, и ресурсами, и поддержкой государства и так далее.
Поэтому здесь комплексный вопрос, и он конечно вопрос профессионализации среды. Дети хотят семью, но главное, чтобы они не очень долго хотели жить в детском доме, потому что в детском доме есть проблема. Например, под Новый год сейчас московские дети-сироты получат под 70 новогодних подарков.
Спонсоры не понимают, что ребенку надо. Ему нужна семья, ему нужно включение, сопровождение, активация и то, что он стал нормальным гражданином страны. А то, что у нас сегодня, в основном, — это подношения, то есть люди неглубоко входят в тему, тем самым мы развращаем сирот".