Есть мнение, что современная русская проза делится (очень грубо и приблизительно, но все же) на ту, которая отвергает вглядывание в язык и работу с ним (и так публике не без самодовольства впариваются длиннейшие тексты, написанные по типу письма в ЖЭК: ничего, мол, прочтете, не сахарные), и ту, которая этот язык холит и пестует, храня и покорно воспроизводя его прошлые итерации. Последнее, впрочем,— и это хорошо видно на примере романа Алексея Макушинского "Пароход в Аргентину" — исполнено не меньшего самодовольства, чем первое.
"То есть я почти не знал ее в детстве, она переехала в Париж, когда мне было четыре года от роду, говорил он с улыбкой, показывавшей, что он уже и сам не может представить себя четырехлетнем дитятей, и что, конечно, я не могу этого, и что он понимает, что я не могу, да, четыре года от роду, а уже через год или полтора года мои бабушка и дедушка, то есть настоящие дедушка и бабушка, с маминой стороны, du cote maternel, увезли меня на юг, в свободную зону".
В этих переливах, в этой "набоковости", в этой рассыпанной тут и там латинице и вообще в освоенной, как нам настойчиво предложено увидеть, автором европейскости, в этом прирученном им прошлом — самолюбования, безусловно, уйма.
Впрочем, сам по себе факт такого к себе авторского отношения для текста совсем не обязательно вреден. И уж Набоков, которого, читая "Пароход", невозможно не вспомнить, (тем более что автор время от времени передает ему, нет, не приветы, конечно, а поклоны) многократно показал, как демонстративная уверенность в собственной исключительной ценности становится стержнем гениального текста.
Но такая на себе сосредоточенность, как обязательное условие литературы, предполагает (и книги Набокова — если уж мы о нем — безотказно это демонстрируют) немалую к себе беспощадность. А "Пароход в Аргентину", если уж и засчитывать за "роман-набокова" — то за таковой роман "для добрых" или скорее "про добрых" и, главное, про таких, знаете ли, достойных.
И пусть в этом плетении слов и воспроизведении оттенков былых чувств есть много умелости и любви (к этим словам и оттенкам), но ему не хватает необходимого — той порции яду, которая, проникая из текста в читателя, делает чтение опытом драматически отличным от просто скольжения глазами по строчкам.
Алексей Макушинский. Пароход в Аргентину. Эксмо, 2014