Елизавета Глинка: "Я ни на чьей стороне. Я подчеркиваю: я ни на чьей стороне, я на стороне слабых и больных детей, оставленных по какой-то причине без помощи. Почему Германия не вывозит этих детей? Я передам список 18 детей с пороками сердца. У России нет денег их прооперировать и желания, как видите, тоже пока не возникало. Не знаю, завтра снова буду разговаривать, может быть, возьмут прооперировать.
Почему Германия не берет прооперировать, если Россия такое дерьмо и не помогает никому? Почему нет немецкой гуманитарной помощи, почему английской нет, почему все, кто наложили санкции, не помогут тем, кому мы, по их мнению, навредили? Почему они не помогают? У меня это действительно не укладывается в голове".
"Амбиций у меня нет, в партию не пойду, в Думу не пойду тоже, и в чиновники не пойду — у меня есть мой фонд, я в нем буду работать".
"Я сейчас мало бываю в Москве, поэтому, как вам сказать… Проблема у меня одна: у меня нет места, а я четыре года просила. Прямо я профессиональная попрошайка. Но я три года просила, чтобы мне не платить, как коммерческой организации — и мне разрешили это дело. А потом я попросила побольше места, потому что мы не умещаемся: у меня каждую пятницу ужинают психически больные и пожилые люди, и приходит от двадцати до двадцати пяти человек. Они у меня не умещаются, у меня всего три комнаты и 70 кв.м. подвала. Мы живем в подвале буквально. Но зато это как бомбоубежище хорошо использовать. И подавали, и на всех уровнях мне помогали, и с Капковым я разговаривала, и все меня знают. Совсем недавно я узнала, что мне отказано в большем помещении".
"Нам надо 100 млн рублей, чтобы вывезти оставшихся 56 детей, это без раненых. Добровольцы помогают доделать то, с чем мы не справляемся, то есть в какой-то месяц не приходят пожертвования. То был, помните, "Мастер-банк" прогорел, 2 млн было там. И все. Вроде судиться надо, но я не коммерческая организация. Да и времени нет".
"Как скоро кончится война? Нескоро, потому что мы разучились разговаривать. Мы хорошо научились ненавидеть друг друга, а любить мы разучились, понимаете? И разговаривать нормально мы тоже разучились. Как только мы вспомним значение слова "диалог", тогда, может быть, что-то получится. Пока мы ненавидим друг друга лютой ненавистью, обе стороны готовы разорвать друг друга на части".
"Эти люди, которые помогают, они знают больше чем я. Это бухгалтеры, бизнесмены, врачи, которые согласны помогать добровольно, это пенсионеры, это соседи из близлежащих домов, это какие-то будущие политики из каких-то молодежных организаций, названия которых я сразу забываю, но они говорят, что перспективные. Это бывают солидные мужчины, это бывают одинокие женщины, это бывают одинокие старики, это бывают семьи без детей или, наоборот, многодетные семьи. То есть это абсолютно все пласты общества, и каждый, как может, помогает.
Но в основном сейчас, должна заметить, помогает поколение военных детей — дети войны, выжившие, они приходят и каждый со своими комментариями вносит свою лепту. Для детей, для стариков, для эвакуации, для "купи им еды", "купи им хлеба".
"Я, вы знаете, каждого политика взяла бы в отделение реанимации областной больницы, где лежат раненые дети Донецка, и показала бы: "Смотрите, что вы сделали. Кто страдает, посмотрите. Или на улицы после бомбежки посмотрите, на тех, кто не успел добежать до бомбоубежища".