Под занавес фестиваля АНДРЕЙ ПЛАХОВ поговорил со своим коллегой по жюри ДЖЕРРИ ШАЦБЕРГОМ, лауреатом Золотой пальмовой ветви за фильм «Пугало».
— На наших обсуждениях вы подчеркивали, что критериями хорошего кино остаются интересная история, качественные актерские работы и выразительное визуальное решение. Думали ли вы так же, когда только пришли в кинорежиссуру?
— В то время как фотограф я скорее мог оценить визуальный стиль, чем актерскую игру. У меня не было четких критериев, зато был инстинкт, и он подсказывал, что главное — это хороший сценарий: ведь столько людей в процессе работы над фильмом пытаются его испортить, и надо, чтобы это не увенчалось успехом до конца. Я не считал, что хорошо разбираюсь в драматургии, знал, что чувствую пружину истории, но мне нужна была помощь в диалогах. Однако Гарри Майкл Уайт, который помогал мне писать сценарий «Пугала» (он был немного моложе меня и лучше знал современный сленг), посмотрев окончательную версию, сказал: это хороший фильм, но не мой. Точно так же я приглашал опытных операторов, что касается актеров, многих я знал еще до того, как выйти на съемочную площадку.
— Вы считаетесь одним из лучших специалистов по актерам. Одних, как Катрин Денёв, вы снимали для журналов, другие, как Фей Данауэй и Аль Пачино, сыграли у вас незабываемые роли, со многими вы связаны давними личными узами. Как это случилось?
— С Катрин Денёв я познакомился, когда ей было шестнадцать или семнадцать и она жила под крылом Роже Вадима. Наша первая встреча была короткой: она опаздывала к парикмахеру, чтобы уложить свои прекрасные волосы. Я все же снял ее для Vogue, и мы скоро стали друзьями. Через несколько лет в Лондоне я опять снимал ее для модного журнала и между делом представил ее будущему мужу, своему другу — фотографу Дэвиду Бейли. Вскоре Катрин пережила трагедию: она была на всю жизнь травмирована гибелью своей сестры Франсуазы Дорлеак. Мы дружим с Катрин до сих пор и недавно в очередной раз встречались на Каннском фестивале.
С Фей тоже все началось с фотосъемки. Она была красива и полна жизни. В какой-то момент, прямо посреди фотосессии, в голос зарыдала. Я подумал, что сделал что-то не так, но нет, дело было в ней самой. Это случилось впервые в моей практике, когда модель оказалась столь чувствительна. Фей позвонила мне через два года, к тому времени она снялась в парочке фильмов, среди них — «Бонни и Клайд». Это способствовало ее самоутверждению. Я пригласил ее на ланч, она спросила, что я делаю, и я рассказал о проекте фильма «Загадка незаконнорожденного». У меня были проблемы с исполнительницей главной роли. Фей выслушала историю и была так взволнована, что неудивительно: она и стала главной героиней этой картины. К тому времени мы успели прожить пару лет вместе и расстаться, но ни это, ни ее сложный характер не помешали нам с удовольствием поработать на площадке.
— Удивительно слышать про эти легендарные имена и времена, когда столько харизматичных личностей оказались вплетены в одни и те же сюжеты. Хотя бы Марчелло Мастроянни, который вскоре после того, что вы рассказали, оказался связан романом сначала с Данауэй, а потом с Денёв. И то были не просто любовные истории — то были романы итальянского кино с американским и французским. Европейское кино было в ту пору тесно связано с Голливудом, активно на него влияло, не так ли?
— Несомненно. Это было самое креативное время, мы из Нью-Йорка то и дело мотались в Лондон, там был центр жизни и Европы, и Америки. Сегодня мир как будто бы окончательно интегрировался, но из него ушло что-то очень важное. Возьмите политических лидеров, полвека назад они были другие, нежели сейчас. Сегодня все построено на логике компромисса, политики интересуются только властью, в том числе в денежном эквиваленте. А те, кто голосует, черпают знания из компьютера, и это всегда доступно, не требует усилий. Само по себе вроде здорово, но были времена, когда ты открывал для себя одну книгу, потом с трудом выискивал другую, и ценность этих открытий была куда выше.
Я начал думать о кино еще в 50-е годы, когда Америку накрыло поколение битников. Потом мы узнали французскую «новую волну», великолепное британское социальное кино, итальянское. Но, увы, Америка по сей день остается наивной страной, особенно в провинции. Хотя, например, здесь, в Анталье, залы полны только на турецких фильмах, может, это нормально?
— Среди ваших знаменитых друзей и знакомых много музыкантов…
— У меня был клуб, в нем играли Doors и Джими Хендрикс. Я дружил с «Роллингами», делал обложку для альбома Бобу Дилану и другим, в общем, стал частью их менеджмента. С Бобом в определенный период никто не мог записать интервью, а мне это было легко, поскольку мы были очень близки. Одних его фотоснимков у меня осталась целая коллекция.
— Чем отличаются сегодняшние киноактеры от прежних, легендарных?
— Разница в том, что большинство теперь приходит в кино с телевидения, а раньше приходили из театра. Это совсем другое образование, другой опыт. Нынешним не хватает глубины и подготовки, а учиться на съемках стало трудно: ведь теперь снимают очень быстро. И публика привыкла к тому, что актеры на экране всего лишь изображают чувства. Человек плачет — и публике этого достаточно. Я же как профессионал и зритель со стажем сразу вижу, что у актера внутри. Обычно высокий класс подготовки чувствуется у русских актеров, и чтобы понять это, необязательно говорить по-русски.
— А какие русские фильмы произвели на вас впечатление?
— «Сибириада» Андрея Кончаловского и его же «Поезд-беглец». В свое время я начинал работать с одним русским продюсером, но этот проект так и не состоялся.
— Почему вы в последние десять лет не снимаете?
— Моя режиссерская карьера не складывалась гладко. Иногда я совершал ошибки: например, после «Пугала» подписал очень тяжелый для меня контракт с «Уорнерами». Некоторые мои фильмы были плохо встречены в Америке, а вот сейчас молодые критики, особенно французские, их заново открывают, устраивают мои ретроспективы. В конце концов я решил посвятить себя систематизации моего наследия как фотографа. С годами фотографии стоят все дороже и дороже, они тоже принадлежат области искусства, просто это другая арт-форма, нежели кино. На то, чтобы организовать мой огромный фотоархив, ушло девять лет. Но сейчас у меня появился сценарий, и я надеюсь еще снять фильм, который многих удивит.
— А книгу воспоминаний написать не пора?
— Книгу — вряд ли, но вот сразу два режиссера, немецкий и чешский, предложили проекты документальных фильмов о той эпохе, которая и сегодня продолжает вдохновлять молодых.