Артур Маселла: текст либретто — живая вещь

БОРИС БАРАБАНОВ поговорил с драматическим и оперным режиссером АРТУРОМ МАСЕЛЛОЙ о его работе над российской версией «Призрака Оперы».

— Сколько «Призраков» на вашем счету?

— Пара дюжин. Первая постановка, в которой я был задействован, датируется, наверное, 1987 годом, это было в Лос-Анджелесе, вскоре после премьеры в Нью-Йорке.

— Когда приезжаешь в большой город и видишь рекламу местного «Призрака Оперы», создается ощущение, что это такой стандартный туристический аттракцион, в котором театральные или музыкальные достоинства на втором плане. В любом мегаполисе есть «Макдоналдс»... хорошо, «Нобу». В любом большом городе есть Музей мадам Тюссо. И свой «Призрак Оперы». Вы вообще ставите перед собой задачу уйти от такой ассоциации?

— Это только так кажется, что «Призрак Оперы» агрессивно рекламируется. На самом деле мы не так уж сильно зациклены на маркетинге. Наш успех во многом основан на сарафанном радио. С самого первого дня проката спектакля в Лондоне в 1986 году можно было наблюдать за реакцией зрителей и видеть, что они хотят прийти еще и рассказывают о мюзикле своим знакомым. И так во всем мире. Для меня очень важно, что так происходит везде, и в Корее «Призрак Оперы» так же трогает людей, как в Лондоне.

— Насколько возможно контролировать качество перевода либретто сейчас, когда «Призрак Оперы» ставят по всему свету?

— Могу сказать, что над русскоязычной версией либретто мы работали полтора года. Алексей Иващенко — в высшей степени преданный своему делу профессионал. Но еще буквально за неделю до премьеры мы не имели окончательной версии перевода, продолжали менять слова и строчки. Во-первых, потому, что Алексей перфекционист, он все пытается передать самую суть английского текста. Во-вторых, потому, что текст либретто — живая вещь, процесс, который продолжается на протяжении всего подготовительного периода. Английский язык очень экономный. Там, где нам нужно три слова, другим нужно больше. С этим сталкиваются все, кто переводит с английского языка произведения с текстом и музыкой.

— Эндрю Ллойд Уэббер не приехал на российскую премьеру «Призрака Оперы». Он вообще следил за работой над нашей версией?

— Мы с ним постоянно на связи. Он не был здесь на репетициях, но, например, некоторые фрагменты кастинга русской версии он смотрел на видео, делал свои замечания. То же касается и других членов основной творческой группы мюзикла. Я надеюсь, Эндрю Ллойд Уэббер найдет время в своем расписании и приедет посмотреть московский «Призрак Оперы».

— Сколько времени лично вы провели на репетициях в Москве?

— Стандартный репетиционный период составляет восемь недель — от первой репетиции до премьеры. Из этих восьми недель я провел в Москве шесть.

— За это время многое изменилось и в России, и в мире. Вы чувствовали эти изменения или были полностью замкнуты в творческом процессе?

— Я буду откровенен. Я не почувствовал изменения, о которых вы говорите, в той степени, в которой я ожидал, что почувствую их. Вы правы, репетиционный период у нас был очень напряженный, мы были очень сильно сконцентрированы на работе. У нас не было ни времени, ни возможностей болтать на отвлеченные темы. Однако определенное чувство неловкости в эти месяцы у меня все же возникло. Но, повторю, когда я собирался сюда, я ожидал, что чувство замешательства, беспокойства и неловкости будет сильнее. Я спокойно чувствовал себя что в отеле, что на улице. Жизнь идет своим чередом. Как будто даже наперекор всему. Мне нравится Москва, особенно центр. Мне не нравятся пробки, но они мне нигде не нравятся. Я совершенно спокойно ездил здесь каждый день в метро. Для меня, ньюйоркца, это нормально.

— Какая из киноверсий «Призрака Оперы» вам больше всего по душе?

— Давайте остановимся на том, что экранизация мюзикла существует всего одна, остальные фильмы основаны на романе Гастона Леру. Очень редко бывает, что фильм, поставленный по мюзиклу, улавливает дух мюзикла. Так что я всегда говорю, что театральный «Призрак Оперы» мне гораздо ближе, чем экранный.

— Вы участвовали в постановке мюзикла «Любовь не умрет никогда» — сиквела «Призрака Оперы»? Его, похоже, приняли гораздо хуже…

— Нет, с Эндрю Ллойдом Уэббером я работал только на «Призраке Оперы». Но я видел сиквел. Что я могу сказать, повторить успех «Призрака Оперы» — тяжелая задача. Это самый успешный мюзикл в истории мюзиклов. Его обожают во всем мире. Это тот самый волшебный момент, когда все креативные силы сошлись вместе. Такое у художника бывает раз в жизни. «Любовь не умрет никогда» — достойная работа, и в Лондоне ее приняли неплохо. Была австралийская версия, ведутся переговоры о других странах. Но, понимаете, несправедливо в принципе сравнивать что-либо с «Призраком Оперы». Это такая причуда природы, которая больше не повторится.

— В России довольно регулярно гастролирует Сара Брайтман, она даже собралась полететь на МКС. Считаете ли вы ее лучшей исполнительницей роли Кристин?

— Ни одну из версий «Призрака Оперы» я не считаю лучшей. Понимаете, оригинальная труппа — Майкл Кроуфорд, Сара Брайтман, Стив Бартон — они были первопроходцами, они создали саму форму, выстроили эти роли, поэтому их заслуги, конечно, особенные. Но лучше ли они других? Не факт. Я работал с множеством исполнительниц роли Кристин по всему миру, и каждая из них была хороша по-своему. Сара Брайтман была превосходной Кристин, но в российском «Призраке Оперы» есть две превосходные Кристин! А если сейчас отправиться на Бродвей, то та Кристин, которую вы увидите там, тоже превосходна!