Выставка живопись
Фото: Коммерсантъ / Александр Миридонов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Миридонов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Миридонов / купить фото
Пространство на шестом этаже главного здания Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ) пустовало недолго. Прошло всего четыре месяца после того, как коллекция нонконформистского искусства Леонида Талочкина переехала в Третьяковскую галерею и на ее месте воцарилась "Новая жизнь" "Другого искусства" — избранные работы из собрания Михаила Алшибая. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
О том, как вдова покойного коллекционера Леонида Талочкина Татьяна Вендельштейн передала собрание музея "Другое искусство" в Третьяковскую галерею, "Ъ" подробно писал (см. "Ъ" от 1 апреля). Госпожа Вендельштейн имела на это полное право, учитывая шаткий статус собрания в образовательном учреждении, и некоторые соратники Талочкина по собирательскому делу поддерживают ее решение. Тем не менее замена крупнейшему собранию нонконформизма второй половины века нашлась стремительно, и на место коллекции Талочкина въехало другое не менее представительное собрание. Коллекция врача-кардиолога Михаила Алшибая неоднократно по частям демонстрировалась в Москве. Теперь около 10% собрания господина Алшибая с хронологическим охватом от конца 1950-х по наши дни украшает пространство музея "Другое искусство". Кроме того, в рамках фестиваля коллекций, организованного Государственным центром современного искусства, РГГУ показывает персональную выставку живописца-экспрессиониста Валентина Воробьева, тоже из собрания Алшибая. Воробьев хорошо известен своими хулиганскими мемуарами, обидевшими немалое количество соратников по андерграунду. Его картины и графика на виду появляются реже, что объясняется скорее не качеством эклектичной архаической скорописи Воробьева (оно стабильно высокое и в ранних, и в недавних вещах), а низкой популярностью и нонконформизма, и образа художника из подполья в нынешнем контексте.
Коллекция Алшибая, пожалуй, единственный вариант, способный поспорить широтой охвата с талочкинской. Хотя собирались они людьми с разным прошлым и разными подходами. Талочкин в кругу нонконформистов был инсайдером, и все работы получал в дар, пользуясь славой всеобъемлющего архивиста и летописца андерграунда. Алшибай младше на двадцать с лишним лет, питательную для нонконформистов социальную среду застал лишь частично, но энциклопедический подход характерен и для него. В отличие от коллекционеров, собирающих имена и шедевры, Алшибай ищет за картинами историю создателя, и каждый новый художник, высмотренный во тьме забвения, для него праздник. Впрочем, ключевые для героического периода конца 1950-1960-х художники в его собрании есть — в "Другом искусстве" висят и Владимир Яковлев, и Анатолий Зверев, и Михаил Рогинский. Особенно приятно, что нашлось место петербуржцам из "арефьевского круга" — самому Александру Арефьеву и Валентину Громову, работавшим на стыке экспрессионистского городского пейзажа в духе группы "Мост" и бытописательства малых голландцев.
Правда, с новой коллекцией проблемы музея "Другое искусство" не решены окончательно. У музея нет своего реставратора и издательской программы. Но материал — и Талочкина, и нынешний — непаханое поле для исследователей, тем более что сколько-нибудь внятной картины послевоенного периода в академической науке пока нет. Это, впрочем, объяснимо: тема андерграунда плохо встраивается в ряд насущных вопросов к отечественному искусству XX века. Конвертировать россыпь ярких и часто трагических фигур в четкую классификацию и линию развития сложно. Авангард и концептуализм как направления, которые сами себя подробно описывают, так и напрашиваются на интерпретацию. Возможно, укоренить "Другое искусство" в интеллектуальной культуре получится, если отказаться от небесспорных выставочных решений — нынешняя развеска, как и предыдущая, красива, импрессионистична, но представления о развитии искусства и смене мод не дает. Не помешает и более строгая проверка фактов, достойная музея. На выставке Воробьева, например, есть полотно "Звезда". Во вступительной статье Михаила Алшибая говорится, что эта картина участвовала в легендарной "Бульдозерной выставке". Тем временем на ней стоит дата "1975", а значит, она написана через год после бульдозеров. Кому верить? Коллекционеру или музейной этикетке? В таких вопросах нужна определенность, а то искусство в РГГУ так и останется пестрым сборищем отверженных.